Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

прошлой личности, разрушает ее структуру, и ранее привычные события перестают ассоциироваться со знакомыми действиями и оценками. Таким образом обыденные явления «освобождаются» и снова обретают энергию, ради которой их стоит переосмыслить (то есть становятся достаточно важными и значительными, чтобы отложиться в памяти и навсегда обрести отличительные черты).

Прошедшие обряд посвящения унижены, напуганы и больше не хотят полагаться на привычные способы адаптации, освоенные в детстве. Они отчаянно нуждаются в других объяснениях и моделях поведения, чтобы выжить в сложившейся обстановке. Их новой средой становится общество мужчин, где женщины являются равными сексуальными партнерами, а не источником блага, от которого они зависят, где пропитание и кров становятся обязанностью, а не данностью, где больше не существует безопасности (абсолютной власти родителя). На смену личности ребенка приходит самосознание взрослого – проявление передаваемой культуры. Общее описание обряда инициации схематично представлено на рисунке 46.

Рис. 46. Смерть и возрождение подростка, проходящего обряд посвящения

Более абстрактное таинство крещения основывается на схожих принципах. Крещение – это драматическое или эпизодическое представление акта или ритуала инициации. По крайней мере, оно находится на полпути между абсолютно бессознательными или процедурными формами обряда посвящения и их словесно-абстрактными символическими эквивалентами. Это духовное рождение (перерождение), противопоставленное рождению во плоти. Церковная купель с крестильной водой является символом священной утробы[369] (uterus ecclesiastiae) – изначальным местом преобразования докосмогонического хаоса в одухотворенную материю (личность). Когда участник таинства погружается в воду или окропляется ею, он символически низводится от шаткой устойчивости к хаосу, тонет как безбожное существо, затем воскресает, воссоединяется (в мифологии – вступает в кровосмесительный союз) с Великой Матерью и, наконец, возрождается в царстве Духа[370]. Обряд, предполагающий абстрактную смерть и возрождение, совершенно необходим для того, чтобы продемонстрировать, как человек и общество обретают новые жизненные силы. Элиаде пишет:

Большинство испытаний при инициации более или менее ясно изображают ритуальную смерть, за которой следует воскресение или новое рождение. Кульминацией любого посвящения является церемония, символизирующая смерть участника и его возвращение к общению с живыми. Он перерождается как новый человек, принимает иной способ бытия. Ритуальная смерть означает одновременно конец детства, невежества и безверия…

Все обряды перерождения или воскресения и символы, которые их сопровождают, указывают на то, что посвящаемый постиг другой способ существования, недоступный тем, кто не прошел испытания и не вкусил смерти. Мы должны отметить эту особенность архаического мышления: убежденность в том, что текущее состояние не может быть изменено без предварительного уничтожения, – в данном случае ребенок умирает для того, чтобы стать взрослым. Невозможно преувеличить значение этой одержимости началом начал, которая, в целом, есть одержимость абсолютным началом, космогонией. Чтобы что-то вышло хорошо, надо сделать это как в первый раз. Однако в тот первый раз ни одно явление – класс объектов, животное, особое поведение – не существовало; когда они изначально появлялись, казалось, будто боги пробуждали бытие из небытия.

Ритуальная смерть необходима для начала духовной жизни. Ее смысл долен быть связан с тем, к чему она готовит – перерождению к высшему способу бытия… Ритуальная смерть часто символизируется тьмой, космической ночью, земным чревом, хижиной, брюхом чудовища. Все эти образы символизируют возвращение назад, к доисторическому состоянию, к скрытой форме бытия (дополняющей докосмогонический хаос), а не полное уничтожение (которым наши современники считают смерть). Образы и символы ритуальной смерти неразрывно связаны с прорастанием, с зачатием; они намекают на то, что новая жизнь уже готовится появиться на свет…

Таким образом, для архаической мысли человек творит себя не сам. Его создают древние посвященные, духовные учителя. Они используют то, что им открыли высшие силы на заре времен, и являются лишь представителями этих божественных существ. Во многих случаях они представляют собой их воплощение. Это равносильно утверждению, что человек непременно должен походить на мифический образ[371].

Группу составляют отдельные личности, которые следуют одной и той же исторически обусловленной модели поведения и имеют схожую систему ценностей. Усвоение этого шаблона действий и его описание (сопровождающие его мифы и философии в более абстрактных культурах) одновременно порождают способность действовать в конкретной – социальной – среде, предугадывать исход таких действий и определять смысл основных событий, неразрывно связанных с результатом поведения. В завершение до сих пор скрытые процедурные и открытые декларативные качества личности, более или менее схожие по своей природе, проявляются и превращаются в привычку и нравственные убеждения. Привычка – это спасительный способ существования в условиях естественной среды и культуры, сформированный в процессе общения и передачи эмоционально важной информации и доведенный до бессознательного автоматизма. Нравственные убеждения – это мудрость, четкое представление о (ранее) неизвестном, совершенствование умения предсказывать поведение объектов, других людей и самого себя. Совокупное четкое представление о мире как об арене действий предполагает принцип поведения, при котором многообразие значений, постигнутых опытным путем, сводится к ограниченной и, следовательно, управляемой области. Избыточность смысла при первом столкновении с неизвестным (или при неконтролируемых, давящих или неожиданных условиях его появления) возникает из-за чувства тревоги, которое при других обстоятельствах рождалось бы в ответ на любое явление. Таким образом, не стоит препятствовать объединению подростков в группу, ускоряемому обрядом посвящения. Без этого невозможно создать (воссоздать) модель поведения, обеспечивающую передышку от невыносимой тревоги, которую порождают обстоятельства жизни (или уже выстроенная модель неизбежно будет разрушена).

Общество приносит пользу, если его члены не теряют способности предсказывать и контролировать события, происходящие в области их опыта. Оно создает защитный барьер от неизвестного или неожиданного. С помощью обрядов культура показывает, чему следует подражать в поведении, и предоставляет набор правил, помогающих исполнять желания и предсказывать результат действий. Мы узнаём, как надо себя вести в современных обстоятельствах, а также получаем описание процессов, которые происходят в обществе и вне его (включая алгоритмы поведения). Таким образом, принятие культуры подразумевает обязательное приспособление к неизвестному и в то же время подавление страха, вызванного новизной, управление отношениями между людьми и обеспечение спасительного способа существования. Группа – это историческая структура, которую человечество воздвигло между отдельной личностью и пугающим неизвестным. Внутренняя сторона культуры – формирование группового самосознания – защищает нас от непреодолимого страха при столкновении с чем-то новым; от соприкосновения с исконным значением явлений и ситуаций. Это защита мифического Великого Отца от ужасного мира Великой Матери. Такое заступничество заключается в предоставлении определенной схемы целей, позволяющей превратить встретившиеся на пути затруднения в нечто положительное в глазах общества, при умении защищаться от невыносимого неизвестного.

Исторически обусловленная структура культуры построена из мужественно спроектированных и творчески обобщенных реакций на ситуации,