Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

состоят из отдельных людей, которые воплощают в действии творческое прошлое. Его можно определить как синтез всех видов исследования и передачи информации, которые формируют культуру, включая сам акт синтеза.

Миф описывает процедурное знание и предлагает эпизодическое/семантическое выражение накопленной поведенческой мудрости во все более абстрактной форме. Когда ранее зависимый человек взрослеет и вступает в мир родового поведения и мифа, ему передается культура. Он постигает Великого Отца (исторически обусловленный образ и представление о нем), который помогает приспособиться к ситуации, объясняет, что происходит вокруг, и защищает от неизвестного – Великой и Ужасной Матери. Кульминацией этого процесса является инициация, первичный ритуал, означающий передачу культуры, – событие, разрушающее бессознательный союз ребенка и биологической матери.

Новорожденный малыш крайне зависим. Заботливая мать – это одновременно сильный образ конкретного человека и воплощение безличного биологического благоденствия – вечная мифическая девственная родительница, воплощение супруги божества. Младенец наделен способностью реагировать на заботу женщины, которая вскармливает его, развивать симбиотические отношения со своей воспитательницей и становиться все более сильным. Формирование способности к творческому исследованию, которая составляет основу зрелой уверенности в себе, по-видимому, зависит от проявления материнской заботы: любви, гармоничного развития способностей ребенка и защиты от зла. Нежное прикосновение и тепло учат малыша любить жизнь, становиться более самостоятельным, набираться сил и совершенствовать способности[363]. Отсутствие такого отношения означает неспособность преуспеть в будущем – депрессию, психические расстройства и даже смерть[364].

Взрослея и развиваясь, ребенок неизбежно (трагически, героически) выходит за пределы райской области материнской защиты. Тяга к опасности и исследованию жизни манят его за пределы материнского крова. Он неизбежно сталкивается с трудными задачами – как поладить с группой сверстников, играя с ними, как выбрать партнера из множества вариантов, – которые не могут быть решены при участии добродетельной матери, оно может только все усложнить. Такие проблемы сопровождают сам процесс созревания: количество образцов действий увеличивается, неизбежно начинается осмысление происходящего. Придя в детский сад, четырехлетний ребенок не может использовать привычки трехлетнего малыша и его схемы представления, чтобы пробиться в новое сообщество. Тринадцатилетний подросток не может действовать как семилетний, чтобы справиться с проблемами, возникающими в переходном возрасте. Он становится слишком взрослым, чтобы оставаться с матерью, но еще остается недостаточно зрелым, чтобы пуститься в свободное плавание. На этом этапе «проницаемое» защитное убежище ему предоставляет группа. Повсеместно распространенные обряды инициации (инсценировка духовной смерти и последующего возрождения в соответствии с классическим построением кругового космогонического мифа) ускоряют взросление. Эти культурно обусловленные ритуалы и биологические процессы полностью разрушают личность ребенка, освобождают его от зависимости (изначальной райской стабильности, лишенной самосознания), чтобы он мог как можно скорее объединиться с группой. Для мальчиков такие обряды, как правило, важнее и сложнее, чем для девочек. Возможно, отчасти это объясняется тем, что развивающемуся мужчине легче сбиться с пути и приобрести вредные привычки, неприемлемые в обществе: юноши более склонны к правонарушениям и агрессии[365]. А может быть, переход женщин во взрослую жизнь катализируется самой природой: они быстрее созревают, у них неожиданно появляется менструация.

Группа, в которую вводится посвященный, руководствуется сложной системой образцов действий. Они были установлены в прошлом в результате добровольного творческого исследования и впоследствии упорядочены благодаря общению. Группа – это текущее выражение модели поведения, формировавшейся в течение сотен тысяч лет. Этот шаблон изначально построен на действиях героев – творческих личностей, которые были способны и готовы делать то, что никто раньше не решался. Их модели поведения объединяются в устойчивую иерархию и обобщаются в процессе подражания и (позднее) словесного описания. В результате возникает процедурная и декларативная структура, овладение которой резко увеличивает репертуар действий человека и его способность описывать, предугадывать и представлять происходящее. В этом и состоит скрытое и потому незаметное отождествление с группой. Человеку открывается определенный смысл как противоядие от мучительного невежества и хаоса.

Множество (отдельных) обрядов эволюционировали, чтобы ускорить этот процесс. Переход к подростковому возрасту жизненно важен, но психологически сложен: он подразумевает добровольное принесение в жертву детской зависимости, которая является действительной формой адаптации, но основана на (не повествовательных) предположениях, подходящих только для периода детства. Во время таких переходных обрядов, как правило, используется описанная ранее основная повествовательная структура – путь. Например, ритуальное посвящение – характерная особенность древних культур[366] – происходит при наступлении полового созревания. В этот период крайне важно, чтобы мальчики преодолели зависимость от матерей, продолжали внутренне развиваться и не подвергали общину опасности. Этот обряд происходит, зачастую намеренно, в пугающих и суровых условиях. Обычно при инициации мужчины действуют как единое целое (как воплощение истории своего сообщества[367]): они уводят посвящаемых подростков от их матерей, которые оказывают более или менее наигранное сопротивление и выражают подлинную скорбь (по поводу «смерти» их детей).

Юноши знают, что им предстоит встреча с какой-то чудовищной силой, живущей в ночи, чаще в лесу, пещере или неведомых глубинах, которая способна их пожрать. Это и есть таинственное ритуальное божество. После расставания с матерями начинается сам обряд. Он обычно представляет собой некоторую смесь ускорения распада личности (возвращения к состоянию докосмогонического хаоса, существовавшему еще до рождения) и нагнетания страха, поскольку сопровождается тяжелыми физическими или духовными испытаниями либо мучениями. Посвящаемым часто запрещается разговаривать, пищу им могут приносить только мужчины. Им делают обрезание, наносят увечья или хоронят заживо – мальчики должны подвергнуться жестокому наказанию и испытать леденящий ужас. Они символически отправляются в пасть Ужасной Матери и перерождаются там в мужчин – взрослых членов племени, – что выражает суммарные последствия адаптивного поведения, освоенные в ходе истории. (Посвященные часто на самом деле проходят сквозь «утробу» какого-нибудь зверя, построенную соплеменниками, а помогают им в этом старейшины, которые выступают в роли представителей этого божества[368]). После успешного завершения обряда юноши перестают быть детьми, зависимыми от своевольной заботы природы (в облике своих матерей), и становятся членами сообщества мужчин, активными знаменосцами своей культуры. Их прежняя личность была, так сказать, уничтожена огнем, они успешно прошли, вероятно, худшее из испытаний, которые может уготовить им жизнь.

Ужас, вызванный ритуальным воздействием неведомых сил, похоже, приводит мозг в состояние повышенной внушаемости. По крайней мере, у человека резко возрастает стремление к порядку и потребность в связном и значимом повествовании. Люди, пережившие ситуацию, когда они больше не знают, что делать или чего ожидать, готовы избегать этого впредь всеми возможными средствами. Из-за серьезного изменения общественной обстановки прежние способы адаптации отвергаются. Чувства испытуемого обостряются, он страстно желает восстановить предсказуемость и смысл. Столь острое восприятие, как мы уже знаем, является следствием обновления окружающей среды: серьезный вызов, брошенный целостности