Психология достоинства: Искусство быть человеком - Александр Григорьевич Асмолов

Важнейшим условием раскрытия преадаптивного потенциала выступает собственная исследовательская активность индивидов, направленная на свободный поиск новых возможностей. В связи с этим в процессе эволюции все большее значение приобретают преадаптивные достоинства индивидов, которые помогают им осваивать новые экологические, психологические и социальные пространства возможностей недопустимым прежде способом.

Но и это не все. Прогнозирование, выходящее за пределы прошлого опыта, требует воображения. Такая абстракция позволяет мысленно создавать всё новые, до сих пор не существовавшие версии реальности, в чем и проявляется сама суть творчества. И человек – единственное существо, которое, накапливая ретроспективный адаптивный опыт, вместе с тем способно действовать вопреки ему.

Но у каждого человека едва ли не главной преградой деятельного поиска новых условий самореализации является трудность осознания собственного предназначения, которое, по признанию одного из крупнейших мыслителей ХХ века Мартина Бубера, всегда единственно и неповторимо. Вот что он пишет:

«…эта единственность и неповторимость как раз и есть то, что каждому поручено развить и привести в действие, ни в коем случае не повторяя деяний, которые уже осуществил другой, хотя бы и величайший».

И я полагаю, что классический подход к эволюции психики, с которым связаны уникальные достижения школ Пьера Жане, Льва Выготского, Алексея Леонтьева, должен быть перевернут в своей логике: не столько изучение эволюции психики (это невероятно важно, но это уже во многом сделано), сколько изучение психики как фактора эволюции жизни вообще. Ключ к пониманию человека надо искать не в нем самом как некотором автономном объекте, а в тесной связи с порождающими его физическими, биологическими, социальными и ментальными системами, а также в коммуникациях этих систем между собой. В следующей главе постараемся рассмотреть этот вопрос чуть внимательнее.

ГЛАВА 7

Две ставки эволюции: взаимная помощь и конкуренция?

Если бы знаменитый герой фантастического романа Жюля Верна «Двадцать тысяч лье под водой» капитан Немо заглянул в наш с вами ХХI век, то он бы убедился, что кредо «Mobilis in mobili», начертанное на его подводной лодке «Наутилус», остается символом многочисленных поисков разгадки тайны, именуемой «феномен человека». Как же развитие одной целостности по имени Человек не только уживается внутри двух других подвижных целостностей – Природы и Общества, но и приводит порой к столь непредсказуемым рискам их изменений, что диву даешься?

Я без малого 40 лет пытаюсь подступиться к разрешению этой загадки с помощью историко-эволюционного подхода к пониманию «изменяющегося человека в изменяющемся мире». По заветам древних, каждое приключение мысли не осуществляется в вакууме, а ищет свою точку опоры, с помощью которой и пытается перевернуть мир.

Для меня такой смысловой точкой опоры стало утверждение, что человек является совершенно особым элементом системы, в котором свертываются или, как писал Лев Выготский, «вращиваются» другие реальности – физические, биологические и социальные, превосходящие человека по своему масштабу. Этот парадокс свертывания миров большей масштабности в мир меньшей масштабности, «макрокосма в микрокосме», мастер системного анализа Вадим Садовский метко назвал парадоксом системности: «Мир в Человеке» или «Человек в Мире».

Выступая как «элемент» системы, человек вместе с тем является таким особым элементом, который может не только вобрать в себя разные системы, но и привести к их изменениям и трансформациям. Иными словами, как бы ни был мал человек по своим физическим размерам, его разум может вместить в себя множество иных миров. Этот парадокс системного мышления кажется логически абсурдным и неразрешимым. Наберусь наглости и предположу, что выход из этой проблемной ситуации позволяет наметить заманчивая аналогия между человеком и микроскопической частицей, которую известный физик, академик Моисей Александрович Марков назвал фридмоном в честь российского мыслителя Александра Фридмана – создателя космологической теории расширяющейся Вселенной. Судьбы гениев часто трагичны. И Александр Фридман, с присущей юности дерзостью вступивший в спор с Альбертом Эйнштейном, ушел из жизни в возрасте Пушкина.

В чем же суть идеи Александра Фридмана? Почему Моисей Марков назвал фридмоном микроскопический элемент, вмещающий миры большего размера? Особенность фридмона в том, что, несмотря на его микроскопически малые размеры, в нем могут свертываться и упаковываться целые галактики – большие миры упаковываются в малом мире. Миры во фридмонах, по предположению Маркова, должны обладать бо́льшим числом измерений, чем трехмерное пространство и одномерное время. Из этой гипотезы вытекает, что в принципе могут существовать микроскопические элементы, вмещающие в себя целые макросистемы и способные изменять их судьбы.

По аналогии с гипотезой Маркова можно предположить, что в процессе развития человека происходит как бы свертывание пространства социальных отношений в пространстве личности, своеобразная упаковка с изменением размерности большого мира в малом мире.

Подобная гипотеза приоткрывает возможность разрешения парадокса системного мышления и позволяет иначе взглянуть на развитие человека как на нелинейное турбулентное движение «подвижного в подвижном» в процессе взаимосвязанной эволюции человека, природы и общества. Именно такую эволюцию иногда называют коэволюцией.

Пафос историко-эволюционного подхода к пониманию природы развития человека в динамике сложных систем именно в том и состоит, что он позволяет стереоскопично разглядеть поражающую воображение сложность жизненного пути каждого из нас и постичь (прибегая к метафоре Льва Выготского) «геологическое строение личности».

Постичь то, что в каждом человеке сосуществуют пласты разной древности, многим исследователям мешает особый эффект, который я назвал «эффектом Антея». По сути, эффект Антея проявляется в убеждении, что с началом человеческой истории приостанавливают свое действие законы природы. Это предубеждение подобно мифу о лишении сил Антея, которого Геракл оторвал от его матери-земли. На механистичность воззрений, игнорирующих тот факт, что человек одновременно существует и в физическом, и в биологическом мире, обратил мое внимание замечательный психолог Лев Веккер. Он не без иронии спросил меня однажды: «Разве то, что самолет взлетает в небо, означает, что он не подчиняется законам земного притяжения?»

Иными словами, мысль исследователей, пытающихся приоткрыть тайну Человека, нередко оказывалась между Сциллой и Харибдой – пониманием человека как исключительно биологического или социального существа. Впадение в ту или иную крайность не только приводит к упрощающим схемам интерпретации поведения, сознания и личности каждого человека, но и способствует распространению представлений о людях как марионетках, лишенных свободного выбора.

Заложниками бегства от понимания сложности жизни оказывались и многие исследователи эволюции, вольно или невольно исповедующие идеи о единственном двигателе всего живого: одни из них утверждали, что миром правит Конфликт; другие же, напротив, пытались приоткрыть эволюционный смысл Кооперации и Согласия.

Чтобы лучше передать атмосферу продолжающихся и по сей день интеллектуальных дуэлей во славу понимания Человека, прибегну к поэтическим метафорам, емко передающим не столько холодные умозаключения рационального разума, сколько