Мифология машины. История механизмов, которые нас пугают и очаровывают - Даниэль Штрассберг

природу. Из общего сродства зарождается общая любовь, из любви – общее влечение. Оно и есть истинно магическое влечение. Так огонь увлекается ввысь вогнутой сферой Луны благодаря согласию их природы; воздух – вогнутостью сферы огня; земля увлекается вниз центром мира, и к своему [естественному] месту влечется вода. Так и магнит притягивает к себе железо, янтарь – солому, сера – огонь; Солнце обращает к себе цветы и листья, Луна – воды, Марс приводит обычно в движение ветры, и разные травы влекут к себе различные виды животных. […] Стало быть, магические действия суть деяния природы[141].

Природа – это живое существо, поддерживаемое эротическими силами. Фичино называет учение об этих природных силах и их влиянии естественной магией (magia naturalis)[142]. Поскольку эти силы образуют функционирующую структуру, природа также называется machina (машина). Наоборот, название работы иезуита Каспара Шотта (1608–1666) о машинах – Magia universalis naturae et artis («Универсальная магия природы и искусства»), с подзаголовком – который точно объясняет связь между магией и машиной – «Тайная наука о естественных и искусственных вещах, с помощью коей благодаря различным применениям были открыты удивительные зрелища и чудеса на благо человеческой жизни».

Иллюстрация из книги Каспара Шотта Mechanica hydraulico-pneumatica

В эпоху Возрождения понятия magia naturalis и machina фактически взаимозаменяемы, они оба раскрывают тайные силы природы – механические, магические или эротические, естественные или искусственные, – это не имеет значения, разница лишь в подходе: о магических силах узнают не путем измерения или наблюдения, а путем погружения в собственную душу, не через применение законов природы, а благодаря знанию священного языка. Magia naturalis Фичино – это попытка освободить магию из темного угла мошенничества или злонамеренного колдовства и сделать из ее протонауку, учение об устройстве machina mundi.

Когда в апреле 1510 года молодой кельнский ученый Агриппа фон Неттесгейм подарил аббату Иоганну Тритемиусу трехтомный труд под названием De occulta philosophia («Оккультная философия»), его заявленной целью было навести порядок во все более усложняющемся мире магии, чтобы научиться отличать хорошую магию от плохой[143]. Хорошая – это magia naturalis, которая имеет дело с естественными силами. Природа не является, как в механике, структурой, в которой переносятся внешние силы и приводятся в движение массы, но сочетанием вещей с внутренними свойствами (virtutes[144]), которые реализуются путем называния относящихся к ним имен, цифр или букв.

В противоположность этому плохая, или черная, магия характеризуется тремя особенностями: она не поддается проверке (artes incertae[145]), она основана на колдовстве, а не на естественных свойствах, и, наконец, она служит личным интересам мага. Те же самые опасения mutatis mutandis[146] сегодня высказываются по поводу искусственного интеллекта: он неконтролируем, неестественен и им можно злоупотреблять.

Поскольку эгоистичная душа не может сама пользоваться магическими силами, она нуждается в поддержке дьявола, который может обманчиво имитировать ее, ведь дьявол – великий соблазнитель, мастер иллюзий. Механик идет еще дальше: он не просто имитирует живые силы, а создает действительно живые фигуры.

Таким образом, мы имеем дело с тремя уровнями магии: маг использует природные силы, дьявол имитирует их, а механик их создает. На практике, однако, границы размываются, и до конца не ясно, к какой категории относится то или иное волшебство.

Однако правильная классификация может быть вопросом жизни и смерти. В Библии колдовство карается смертью, поэтому очень важно научиться отличать настоящее колдовство от иллюзии (Втор. 18:9–13). В Талмуде сказано:

Колдун – это тот, кто совершает [колдовское] действие, а не тот, кто лишь обманывает глаза. Рабби Акива говорит от имени рабби Иегошуа: двое собирают кабачки, и вот один из них свободен от наказания, а другой виновен. Тот, кто действительно совершает действие, виновен, а тот, кто обманывает, свободен[147].

Тот, кто, собирая кабачки, создает иллюзию с помощью трюка, останется безнаказанным, напротив, тот, кто прибегает к настоящему колдовству, будет забит камнями до смерти.

Управлять неуправляемым

Магия и механика имеют общую историю: обе вмешиваются в божественное творение и пытаются повлиять на него благоприятным образом или даже улучшить его. Они представляют собой рукотворные чудеса, вызывающие admiratio, и имеют одинаковый психологический эффект. В самом деле, в одном из первых алхимических сочинений уже упомянутая формулировка из псевдоаристотелевского трактата о механике воспроизводится почти дословно, только применительно к магии: природа побеждает природу[148]. Механика и магия различаются только в выборе средств. Маг воздействует на существующий мир с помощью слова, тогда как механик создает лучший мир техническими средствами. Поэтому неудивительно, что магия и технологии вызывают одни и те же негативные чувства. С магией боролись с помощью тех же аргументов, которые сегодня используют критики техники: она противоречива и не подлежит проверке на достоверность («Мы знаем слишком мало, чтобы оценить риск»), она нарушает библейский запрет на колдовство («Техника вмешивается в природу неправомерно и непропорционально. Природа отомстит»), ее прогнозы подрывают свободу воли («Алгоритмы лишают нас свободы воли»), а сами они являются чистой иллюзией и в действительности неэффективны («В принципе, нам все это не нужно»)[149].

В любом случае скептическое отношение к магии и технике, похоже, проистекает из одного и того же источника: и то и другое в конечном счете не поддается контролю. Это кажется парадоксальным, ведь и магия, и технология изначально были изобретены для того, чтобы взять природу под контроль. По мнению Ганса Блюменберга, магическое мышление помогает справиться с непредвиденными обстоятельствами. Изначально человек был беспомощным перед случайностью, но, оживив природу, он дал себе небольшую передышку и установил контроль. В одушевленном мире происходят те же ужасные вещи, но они не так эмоционально тягостны: мифы придают им смысл. Теперь все связано со всем остальным, все имеет смысл, даже катастрофа может быть истолкована как знак и чудо. Но самое главное – и здесь в игру вступает магия – вы можете что-то с этим сделать. Нет лучшего средства против чувства бессилия, чем возможность действовать, совершенно независимо от того, будет ли полезным то, что человек делает. Можно сказать, что магия – это миф в действии.

У теории Блюменберга есть слабое место. Она предполагает «абсолютизм реальности», то есть опыт беспомощности перед лицом реальности рассматривается как действительный, а магия представляется как психологическая конструкция для преодоления страха[150]. Но разве оба момента – беспомощность и защита от нее – не являются элементами одного и того же мифа? Как вообще человек мог бы выжить в мире, где он