Мифология машины. История механизмов, которые нас пугают и очаровывают - Даниэль Штрассберг

фактически полностью беспомощен? Все истории о начале, включая те, в которых рассказывается о первоначальной беспомощности человека, в конечном счете являются мифами. Иначе говоря, рассказы о происхождении мифа также оказываются мифами[151]. Борьба между контролем человека и неконтролируемой природой лежит в основе как магического, так и технического нарратива. Неконтролируемость природы как бы отступает перед теми практиками, которые стремятся установить над ней контроль.

У неконтролируемого есть имя: его называют чудовищным. Результаты опытов по созданию или контролю над силами, которые в итоге оказываются неконтролируемыми, – это всегда монстры. Голем был монстром, доктор Франкенштейн создал монстра, и атомные электростанции – это монстры. Даже разум может породить монстров, когда он теряет контроль над своими произведениями[152]. В основном монстры огромные и сложные, а точнее – неправильно (или даже умышленно неправильно) собранные. Глиняная фигура, которую создал раввин Лёв, – еще не монстр. Лишь с добавлением имени Бога она превращается в опасное существо, которое выходит из-под контроля.

В статье «Химеры» из известной «Энциклопедии» Дидро и Д’ Аламбера мы находим такое описание: «Сказочные монстры, которые, по словам поэтов, имеют шею и голову льва, тело козла и хвост дракона и извергают из себя вихри пламени и огня»[153]. Короче говоря, монстры – это поэтически устроенные мифические существа.

Здесь раскрывается аналогия с магией и механикой: во всех трех случаях все зависит от правильной композиции. Для того чтобы силы пришли в действие и возникла живая структура, необходима правильная комбинация элементов – будь то буквы или колеса, железные прутья или алхимические ингредиенты. Но у такого сочетания есть и темная сторона. Оно изменяет сущность вещей и тем самым порождает чудовищ:

Для искусственных созданий современности на стыке искусства и науки характерно, что – именно тогда, когда они изначально удовлетворяют «императиву антропоморфизма», – они рано или поздно обнаруживают свою чудовищность, которая свидетельствует не только о неудаче акта творения, но и об их не-человечности[154].

Похоже, что технологический век унаследовал нарратив века магии о самосотворенном чуде, который примерно формулируется так: когда-то люди были беспомощны перед природой, но они изобрели способы и средства влияния на нее, укрощая ее силы. Однако рано или поздно становится очевидным, что те самые средства, которые использовались для достижения контроля, сами выходят из-под контроля, и именно потому, что с самого начала они были устроены неправильно.

Перехитрить природу – создать жизнь

Глава, в которой на примере классической механики показано, что обвинение в гордыне относится именно к претензии на использование машин для того, чтобы создавать живых существ или по крайней мере дьявольски хорошо копировать их.

Механика – это коварство и насилие над природой

Амбивалентность сегодняшнего восприятия техники, конечно, является следствием реального разрушения основ нашей жизни в результате технического прогресса. Однако эта рациональная амбивалентность предопределена многовековым двойственным отношением к чудесам и магии, которое можно свести к религиозному по своей сути понятию гордыни: связанное с этим обвинение на протяжении столетий определяло отношение европейских людей к технике. Но на чем на самом деле основано подобное обвинение? В каком смысле человек ставит себя на одну ступень с богами, создавая машины?

Чтобы понять, что вызывает гнев богов, мы должны сначала обратиться к домодерной механике, то есть к периоду до Галилео Галилея (1564–1642). Один из его покровителей, Гвидобальдо дель Монте (1545–1607), собрал воедино те знания по механике, которые впоследствии будут полностью пересмотрены его другом. Гвидобальдо во введении к своей «Книге о механике», опубликованной в 1577 году, писал:

Механика обладает властью повелевать вещами в природе, ибо все, что помогает ремесленникам, строителям, носильщикам, земледельцам, морякам и многим другим выдержать противодействие законов природы, относится без исключения к сфере компетенции механики. То, что она даже прибегает к собственным правилам природы для успешной борьбы с ней, безусловно, заслуживает восхищения[155].

Еще Аристотель утверждал, что техника работает против законов природы:

«Удивительным является как то, что происходит по природе и для чего неизвестна причина, так и то, что возникает вопреки природе благодаря искусству для пользы людей. Природа многое производит против нашей выгоды, ведь она всегда следует по одному пути без отклонений, а выгода часто переменчива»[156].

В корпусе «Механических проблем», приписываемых Аристотелю, техника также рассматривается как средство перехитрить природу:

И когда нужно сделать нечто вопреки природе, для преодоления трудностей применяется искусство. Искусство, приходящее на помощь в таких затруднениях, мы называем механическим. Как сказал об этом поэт Антифон: «Мы побеждаем искусством, побежденные природой»[157].

Природа – это субъект со своими интересами, которые часто не совпадают с интересами человека. В этой постоянной борьбе люди не могут позволить себе атаковать напрямую, потому что природа в принципе сильнее. Им приходится прибегать к хитрости, аналогичной той, что используется в японских боевых искусствах: люди подражают природе, чтобы обратить ее против себя. Результатом часто является улучшение природы.

Это не является проблемой в мире, где боги не подстраивали природу под людей. Обида, ревность и ненависть между богами и людьми в таком мире совершенно нормальны.

Все кардинально изменилось, когда появился единый, всемогущий и всеблагой Творец, сотворивший человека на шестой день и предоставивший ему мир, который Он подготовил для него в первые пять дней. Теперь требовалось объяснить, почему человеку так сложно выжить в природе, созданной только для него. Как возможно, что всемогущий Бог создал столь несовершенное произведение? Или, может быть, за этим стоял злой демиург, как предполагали гностики? Еще сложнее было ответить на вопрос, как несовершенный человек может улучшить творение совершенного Бога. Как и раньше, оставался аристотелевский ответ: подражая ему и перехитрив его. Но теперь это уже не было самоочевидным и считалось смертным грехом superbia, высокомерия. Конечно, такая хитрость заслуживает восхищения (certè admirationem dignum), продолжает Гвидобальдо, но неясно, кому причитается это восхищение – всемогущему Богу или человеку за то, что он обманул Бога.

Идея о том, что машины перехитрили природу, чужда нам, но она вполне логична в рамках теории движения Аристотеля. По Аристотелю, каждая вещь имеет определенное направление движения, которое следует из ее происхождения. Камень стремится к земле, потому что он происходит из земли, огонь стремится вверх, потому что он берет свое начало на солнце. Каждая вещь следует своему собственному направлению движения, своей энтелехии. Всякое движение, соответствующее энтелехии, называется естественным, а противоречащее ей – насильственным. Когда камень подбрасывают вверх, внешняя сила сначала навязывает ему направление, которое не является естественным