Лики женщин - Эмма Буяльская

девятнадцать. Адвокату, видно, хорошо заплатили, и он уговорил Ромуальда взять ответственность на себя. Ему как несовершеннолетнему дали три года лишения свободы, из которых один год он отсидел в тюрьме, а два года был на поселении.

Всё это выложил ей Ромуальд, когда приехал из своей деловой поездки. Аида с невинным видом задала ему один-два вопроса с подковыркой, и он сразу понял, что мама что-то ей рассказала, и, конечно, предстоящий процесс развенчания, низвержения героя разъярил его не на шутку:

— Что ты всё выискиваешь, выкапываешь? Да, я такой! Я сидел в тюрьме за хулиганство в своей стране и здесь, в Америке, полицейские тебе об этом сказали. И мой сын сейчас в тюрьме, тоже за хулиганство. Это неправда, что я тебе раньше рассказывал, что меня изнасиловали, когда мне было шесть лет. Просто у соседского мальчишки, ему было тогда семь лет, была классная ашичка, я вымаливал её у него, хотел купить, предлагал обмен, а он сказал, что подарит мне её, если мы полежим вместе. Это было немного больно, но длилось всего 40 секунд, я досчитал до сорока, и ашичка была моя. И в тюрьме меня трахали все. Что ты хочешь ещё знать, спрашивай, я тебе всё расскажу сам. Хватит вынюхивать! Ты хотела меня сделать счастливым, для этого ты должна стать, как я, а не наоборот. Вместо благодарности за подарки ты мне истерику устраиваешь. Достали вы меня все!

Зинаида не успела даже рта раскрыть, как он хлопнул дверью и ушёл. Вот это да! Права была тётушка, что это криминальная среда, но не до такой же степени! Зинаида не знала, что это за ашичка, за которую её «богатый и гордый, из интеллигентной семьи» муж отдал свою девственность. Хадича, которая была тоже среднеазиатского происхождения, объяснила ей, что это небольшая, размером в половину спичечного коробка, один — на два — на три сантиметра, косточка с округлыми краями из овечьей ноги. Её использовали для игры в кости, которая когда-то была очень популярной в Азии среди детей и даже взрослых.

Зинаида невольно начала думать о стремлении людей к различным «ценностям», за которые они платили бешеные цены, шли на преступления, жертвовали честью, достоинством, рисковали своей и чужой жизнью. А на проверку временем, жизненным опытом, возрастом эти ценности оказывались такими вот ашичками. И каким же надо быть умным, чтобы не стать жертвой такого неадекватного желания в любви, в политике, в приобретении недвижимости, драгоценностей, во всём — во всём, к чему люди стремятся иногда, как бабочка на огонь свечи. И страшные уроки сгоревшей бабочки или повешенного Саддама Хусейна (и этот перечень наказанных за неадекватные желания нескончаемый!) никого ничему не учат! Так мало ведь для счастья нужно на самом деле. И никакие деньги, бриллианты, власть, большая или маленькая, форма носа или вес к этому никакого отношения не имеет. Иначе не повесилась бы на электрическом шнуре молодая, красивая девушка, единственная наследница миллиардов одной из крупнейших в мире компаний.

После такого выброса агрессии Ромуальд приходил спокойный, к сказанному не возвращался, как будто давал время переварить всё и сделать выбор. У Зинаиды был один выбор: ждать разрешения на пребывание в стране. Тем более, что Ромуальд безумно любил ребёнка и говорил Аиде, что он всё сделает для них. Он постоянно жаловался на боли в спине, ходил по каким-то врачам, но пока всё было бесполезно, лучше он себя не чувствовал и по этой причине не работал, как раньше, по- чёрному.

Наконец-то Зинаида смогла въехать в свою студию. На радостях она позвонила тёте:

— Я чувствую себя, как королева! Ромуальд купил новую диван-кровать, Я хоть выспалась по-настоящему.

Когда Ромуальд мог сделать что-то для своей молодой семьи, он чувствовал себя героем, делал попытки к близости, но Аида по-хорошему, без излишних эмоций говорила ему:

— Дай мне хоть привыкнуть к твоим новостям.

Но Ромуальд был неистощим на всякие неожиданности. Пока радостная от переезда Аида, закрыв глаза, пропускала мимо себя его «милые шалости», ему не жилось спокойно, опять адреналина не хватало, опять не видел он так нужного ему внимания, а Аида всё безразличнее и безразличнее смотрела на все эти игры. У неё просто другого выбора не было, как принимать всё, что происходит, хочешь — не хочешь. В день переезда, когда они ехали в супермаркет, просигналил телефон Ромуальда, и он так небрежно попросил ее посмотреть, что за сообщение пришло. Аида и посмотрела. А это были стихи! Посвященные её (её ли?) Ромуальду. Она молча прочитала, выключила телефон и, едва сдерживая смех, сказала:

— Нужен, пишет, ты ей. Как небу солнце, как морю волна.

— Да, это стюардесса, — попытался изобразить смущение радостный донельзя Ромуальд. — Не понимаю, что она ко мне привязалась.

— Не переживай! — уже откровенно со смехом сказала Аида. — Одной больше, одной меньше — какая разница? Только как ты её подцепил, ты же был со Стеллой?

— Это она меня подцепила, — засмеялся Ромуальд. — Как ты. Я ведь тоже тогда был не один, — подколол он её.

— Один-ноль в твою пользу. Я уже начинаю гордиться тобой, что ты ни одной женщине не отказал, ни одну не обидел. Всем помогаешь! Молодец!

— Да нет, — стал оправдываться он. — Только вы с Ромиком по-настоящему для меня что-то значите.

Через несколько дней Аида опять попалась на эту же удочку: снова в машине зазвонил телефон, и Ромуальд попросил её ответить

— Я слушаю, — ответила Аида.

Телефон отключили без ответа, а на повторный вызов и вопрос: «А вы кто»? — Аида со смехом сказала:

— Девушка, я Аида, жена Ромуальда. А вы, наверное, стюардесса, новая курочка в его курятнике, другие меня знают. И Вы, как все остальные, тоже хотите сделать его счастливым. Дерзайте! Вы не смущайтесь, что разговариваете со мной, перезвоните попозже, здесь такое сумасшедшее движение, он за рулём и не может сейчас разговаривать по телефону.

— Ну, зачем ты так? — разозлился Ромуальд.

— А как ты хочешь? Ты бы меня сначала проинструктировал, а потом телефон давал.

Ей было по-настоящему смешно, и она с облегчением думала, что когда она полностью порвёт с ним, совесть её мучить не будет; каждый день он что-нибудь преподносит ей, чтобы она, не дай Бог, не передумала, не забылась. От иллюзий по его поводу и по поводу своей любви она полностью избавилась, а такая она ему была не нужна. Вот когда она цеплялась за него в буквальном смысле слова, рыдала и умоляла не уходить к Стелле, а остаться с ней, — вот это