Сексуальные отношения. Деконструкция Фрейда - Жан-Люк Нанси

возлюбленному. Базовый фантазм Платона (в «Пире» и других текстах) состоит в том, что он спроецировал идею Высшего Блага на на недоступную пустоту. Платоническая любовь, подобно куртуазной, ведет к пустоте; в этом смысле они на определенном уровне обе разделяют с трагедией Schwarmerei, «экзальтацию». Тем не менее они не только «достигают удовлетворения», но, самое главное, в отличие от трагедии, стремятся к установлению нехватки.

Таким образом, платоническая (и куртуазная) любовь аннулирует Другого. Сводя возлюбленного к пустоте, эта любовь умерщвляет Другого. В платоновском Эросе влюбленный, любовь, нацелены лишь на собственное совершенствование. Это превращает поиск пустоты (который изначально усиливал желание) в абсолютную окончательную идентификацию с тем, что может быть любимо в высшей степени, с красотой в себе, то есть с Высшим Благом как капитализированной Пустотой. В «высших тайнах любви», описанных Диотимой, нехватка, таким образом, позитивно устанавливается как финальная ktema («цель обладания»). Психоанализу остается лишь определить эту переоценку (соответствующую полному аннулированию Другого) как в высшей степени нарциссическую.

Таким образом, реальная любовь возникает лишь на миг, когда субъект чистого желания оставляет свое (в высшей степени нигилистичное) стремление к очищению и, через ответ на ответ Другого как последнего присутствия, заменяет собой возлюбленного. При этом субъект не займет место возлюбленного как чистый субъект нехватки, но как кто-то, кто, несмотря на свое движение к пустоте, в конце концов выбирает бытие-любимым, несмотря на свою остаточную «нечистоту». Другими словами, субъект чистого желания, сам испытав нехватку, обнаруживает себя в позиции, где он может решать, разыгрывать ли метафору любви и, таким образом, с необходимостью провалиться обратно в нарциссизм как структурное витальное расщепление или же уничтожить себя в трагедии через отказ быть любимым.

Императив здесь будет следующим: необходимо различать новые воображаемые идентификации, являющиеся следствием обычной фрустрации, – в повседневной жизни существует столько нарциссических масок, сколько существует форм неудовлетворенности, – и те, которые следуют обоюдному опыту влюбленности, «погружения в любовь», ускользающему моменту, когда Реальное в качестве пустоты пронзает воображаемо-символическую вуаль реальности и достигает сознания.

В конечном счете, это и есть различие между отношением к требованию Другого, требованию чего-то от Другого, фрустрацией нашего требования и последующей идентификации с Другим, – и кратковременным отношением к чистому желанию Другого, а следовательно, и чистым желанием как таковым.

Фантазмы. Садистские сценарии

Исходя из формулы «желание есть желание Другого», мы показали, почему, собственно, желанию его угрожает исчезновение. Причину этому следует искать в отношениях его с Другим – тем местом, где означающее строит желание и упорядочивает его. Все дело в том, что хотя строится желание в соответствии с означающим, внутри этого феномена субъект пытается, конечно, выразить, явить в эффекте означающего как такового то, что происходит в его, этого субъекта, отношениях с означаемым.

Если присмотреться внимательнее к тому, как опыт этот был в действительности ориентирован, бесспорным окажется, что как теория, так и практика стремились сосредоточиться в первую очередь на использовании фантазмов субъекта. Мы уже говорили о воображаемых отношениях и о функционировании образа в качестве, так сказать, проводника инстинкта, в качестве канала, индикатора на пути осуществляемых инстинктом задач. Мы знаем, с другой стороны, насколько обеднено, сведено у человека к минимуму использование функции образа – похоже, можно с уверенностью сказать, что оно ограничено образом нарциссическим, зеркальным. Тем не менее функция эта исключительно многоцелевая и отнюдь не нейтрализованная, ибо действует она в человеческих отношениях как в плане агрессии, так и в плане эротики.

Каким образом достигнутая нами позиция позволяет теперь артикулировать те важнейшие, первостепенные воображаемые функции, которые находятся в сердцевине аналитического опыта и в центре внимания аналитиков – функции фантазма?

Фантазм мы определим здесь как воображаемое, задействованное определенным образом в качестве означающего. Что проявляется и наблюдается очень характерным образом, хотя бы, к примеру, в тех фантазмах садистского содержания, которые играют столь важную роль в картине невроза навязчивых состояний.

Обратите внимание на то, что, говоря в этих выражениях, называя обнаруживающиеся в подобных явлениях устремления садистскими, мы ассоциируем их с совершенно определенными произведениями. Произведения эти представляют собой не исследование инстинктов, а своего рода игру, охарактеризовать которую термином воображаемая было бы далеко недостаточно, так речь идет о произведениях литературных. Причем, делая это, мы имеем в виду определенные сцены – собственно говоря, сценарии, – которые, как таковые, глубоко укоренены в означающем. Поэтому каждый раз, когда мы говорим о фантазме, не следует игнорировать ту его сторону, с которой он оборачивается сценарием или историей – это одно из существенных для него измерений. Это не слепой образ инстинкта разрушения, не что-то такое, на что субъект – я тщетно пытаюсь в надежде вам это объяснить надеть такую личину сам – бросается, подобно быку на красное. Это, скорее, нечто такое, что субъект артикулирует в виде сценария, более того, сценария, в разыгрывании которого сам же и принимает участие. Формула, символизирующая субъекта в той точке, где наличие его в связи с маленьким а артикулировано лучше всего, – приложима к любому чисто фантазматическому развитию того, что мы назовем садистскими устремлениями, насколько эти последние могут в построении невроза навязчивых состояний оказаться задействованы.

Обратите внимание – в сценарии всегда имеется сцена, где субъект предстает в различным образом замаскированных формах, в которых он под многообразными личинами вовлечен в действие, где в качестве отрицания субъекта, в качестве ему подобного, налицо оказывается другой. Более того – и умалчивать об этом нельзя – налицо присутствие инструмента совершенно определенного типа.

О существенности фантазма порки я уже говорил вам. Фрейд специально настаивал на ней в связи с особенной ролью, которую играет этот фантазм в психике женщины. Это одна из сторон темы, разработанной им с большой обстоятельностью. Но фантазм этот, который рассматривается Фрейдом под углом зрения, продиктованным его опытом, далеко не исчерпывается той областью и теми случаями, которые Фрейдом принимаются во внимание. С одной стороны, ограничение это вполне законно: фантазм этот действительно играет особую роль в момент, для развития женской сексуальности решающий, – тот самый, где заявляет о себе функция фаллического означающего. При ближайшем рассмотрении, однако, оказывается, что ничуть не менее важна роль этой функции и в неврозах навязчивых состояний, в том числе во всех случаях, где выявляются у пациентов фантазмы, именуемые садистскими.

Где же тот элемент, который сообщает этому инструменту его таинственное могущество? Сказать, что существует удовлетворительное объяснение его биологической функции, никак нельзя. Можно, конечно, напрягая воображение, начать поиски со стороны связи его – не очень ясно, какой – с искусственным возбуждением, со стимуляцией кожного покрова, но вы сами чувствуете, до какой степени нарочитыми и неполными эти объяснения оказались бы. С