Справедливость: решая, как поступить, ты определяешь свой путь - Райан Холидей

В этот критический момент «жертва» могла, проявив терпение и мужество, выказать человечность, достоинство, милосердие — угнетателю или равнодушной публике, которая не считала, что у нее хоть что-нибудь есть. Всегда ли сатьяграха побеждала или достигала своих политических целей? Ганди с готовностью признавал, что, возможно, и нет, однако в процессе она никогда не перестанет демонстрировать нравственное величие. Она поможет практикующему подняться на более высокий духовный уровень.

«Величайшая помощь в развитии сильного, чистого, прекрасного характера, который является нашей целью, — это способность переносить страдания, — сказал Ганди в своей речи в 1909 году. — Самоограничение, бескорыстие, терпение, кротость — вот те цветы, что распускаются под ногами тех, кто принимает страдания, но отказывается приносить их другим, и мрачные тюрьмы Йоханнесбурга, Претории, Гейдельберга и Фолксрюса — словно четверо ворот в этот божий сад».

Во время своего первого пребывания в тюрьме Ганди познакомился с книгой Торо «Гражданское неповиновение». Торо, читавший «Бхагавадгиту» и другие индийские тексты, оказался в заключении после протеста против распространения рабства. В Южной Африке Ганди также полюбил произведения Льва Толстого — не романы, а христианские труды, проповедующие ненасилие и сострадание, наставляющие, что Царство Божье находится в каждом человеке.

Толстой и Торо. Эммелин Панкхерст. Нагорная проповедь. «Бхагавадгита». Коран. Все это переплелось. Пьер Тейяр де Шарден, французский философ, который, как и Ганди, храбро служил на войне санитаром-носильщиком, утверждал, что те, кто остается верен себе, кто движется к сознательности и любви, в конце концов объединяются на вершине со «всеми теми, кто совершил такое же восхождение с других сторон. Ведь все, что поднимается, должно сойтись».

Эта идея, этот путь существовали всегда, но они соединились в Ганди в тот момент, который изменил все.

Какое средство борьбы ранее использовали те, кто не соглашался с правительством? Насилие. Какими средствами человек мог дать отпор тирании? Насилием. И как правительству следовало реагировать на эти угрозы? Насилием. Обе стороны доказывали друг другу свою бесчеловечность. То был неизбежный круг эскалации жестокости, отчаяния и безнадежности, который приводил к наихудшему, а это неизбежно, по словам Ганди, делало весь мир слепым[194].

Ганди видел войну вблизи, ухаживая за ранеными во время англо-бурской войны. Он видел те ужасы, что люди готовы сотворить друг с другом. Веря, что существует иной путь, он был готов поставить на кон свое тело, чтобы доказать это. «Ганди сопротивлялся злу с такой же силой и мощью, как и сторонник насильственного сопротивления, — заметил позже Мартин Лютер Кинг — младший, — но он сопротивлялся с любовью, а не с ненавистью. Истинный пацифизм — это не нереалистичное подчинение силе зла. Это скорее мужественное противостояние злу силой любви».

Они оба блестяще — можно даже сказать, поэтично — использовали религию своих угнетателей против них самих, вооружившись идеалами, данными им этими угнетателями, и превратив их в щит и меч. Однако не менее гениальным стало то, что оба они, особенно Ганди в ранние годы, сочетали безгрешный идеализм с земным прагматизмом. Как адвокат в Южной Африке, Ганди боролся за право одного мусульманина носить головной убор в суде. Но это был тот же самый Ганди, который, чтобы стать адвокатом, добровольно снял головной убор своей веры, сохранив силы, по его словам, «для более серьезных сражений».

Почти сразу после того, как Ганди впервые оказался в заключении, он пошел на компромисс с политическими властями Южной Африки. В обмен на обещание снять с индийцев самые обременительные юридические обязательства Ганди согласился добровольно подчиниться тем же регистрационным требованиям, которым сопротивлялся. Он не смирился с узаконенной неполноценностью — ведь если бы она появилась, если бы оказалась зафиксированной в законе, то куда бы это завело? Кто-то из его сторонников расстроился, но он утверждал: это лучшее, что можно получить. По сути, именно к этому он последовательно стремился на протяжении всей своей карьеры — к сделкам, которые улучшали ситуацию, пусть даже на самую малость. Ганди был идеалистом, пуристом… но также и сторонником постепенности.

Он всегда проявлял достойный прагматизм, но тем не менее прагматизм. Главное, что тот имел эффект и позволял добиваться поставленных целей. «Внутри святого или почти святого, — писал о Ганди Джордж Оруэлл, — скрывался очень расчетливый и способный человек».

Человек, который мог сделать все что угодно. Процветающая юридическая практика в Южной Африке принесла ему огромный доход и дом на берегу моря. Но он отказался от всего, предпочтя жить общиной в ашраме[195], посвящая делу все больше и больше времени, пока на юридическую практику его почти не осталось. Хотя он боролся за права индийцев путешествовать, как им заблагорассудится, сам он ездил третьим классом, желая испытывать те же тяготы, что и индийцы и все бедные люди в стране. Он отказался от секса. Из-за его устремлений личные интересы переросли в нечто близкое к самоотверженности: однажды он не взял драгоценности, предложенные ему сторонниками в знак благодарности, хотя его жена умоляла принять их ради будущего их детей. Однако Ганди настоял, чтобы передать их Индийскому конгрессу Наталя для создания фонда на случай чрезвычайных ситуаций.

Как и Трумэн, Ганди обладал удивительной способностью меняться. Большую часть своего пребывания в Южной Африке он боролся с несправедливостью колониальных властей и лишь с запозданием осознал, что он и сам колонизатор. Он использовал расистские термины по отношению к коренным африканцам, называя их дикарями и даже хуже. Поначалу их права не особенно его волновали; более того, он возмущался тем, что британцы юридически объединяют индийцев с местными жителями.

Именно работа санитаром открыла ему глаза. «Я никогда не забуду, — говорил он много лет спустя, — разодранные спины зулусов, которых приносили к нам, потому что белые медсестры не хотели ухаживать за ними». Лицемерие христиан, использовавших такие наказания, представлялось ему отвратительным — но оно также вынудило его оценить и собственное лицемерие. Он понял, что человек становится выше не из-за образования или богатства, а вследствие своего отношения к самым незащищенным людям. Тот Ганди, который стал в Индии разрушителем каст и неприкасаемости, родился здесь, когда исследовал собственные недостатки.

Более чем за пять десятилетий до того, как Мартин Лютер Кинг — младший озвучил свою мечту в Вашингтоне, Ганди излагал ту же идею как обязательную. «Если мы смотрим в будущее, — говорил он аудитории в Йоханнесбурге в 1908 году, — разве мы не должны оставить потомкам наследие, где все различные расы смешались и создали цивилизацию, которую, возможно, мир еще не видел?» Именно за это он боролся в Натале, неоднократно бросая вызов закону и превращая себя