Мифология машины. История механизмов, которые нас пугают и очаровывают - Даниэль Штрассберг

«Бегущий по лезвию» затрагивает суть игры в имитацию. Кто кому подражает на самом деле? Тьюринг хотел лишь выяснить, могут ли компьютеры имитировать людей или человеческое сознание. Он не учитывал, что испытуемый может быть обманут тем, что за ширмой человек ведет себя как компьютер, по крайней мере в первой версии теста. Однако это был бы вполне закономерный, если не сказать более – животрепещущий вопрос: может ли человек мыслить как компьютер? Или мы уже мыслим как компьютеры? И что это значит?

Давайте мысленно перевернем тест Тьюринга и спросим, может ли человек настолько точно имитировать компьютер, что их уже невозможно будет отличить друг от друга.

Чистые порождения фантазии: история символических машин

Для начала проясним вопрос о том, как машины думают. Идея уступить мышление машине гораздо старше Тьюринга и Шеннона. Алан Тьюринг был далеко не первым, кто построил машину в своей голове, или, выражаясь более элегантно, сконструировал символическую машину.

Примерно за семь веков до него каталонский дворянин Раймунд Луллий (ок. 1232–1316 гг.) попытался создать мыслящую машину, причем, как это ни удивительно, руководствуясь примерно теми же мотивами, что и Тьюринг: он хотел построить машину, которая могла бы производить универсальные истины, не зависящие от ограниченного разума человека.

После серьезного разочарования в любви бонвиван удалился в горы, чтобы отныне полностью посвятить свою жизнь Иисусу Христу. В созерцании распятого Христа ему открылась его личная миссия: он должен проповедовать Евангелие неверующим! Но он не знал, как это сделать, так как не видел причин, почему неверующие должны следовать Евангелию, если у них есть собственная богатая традиция. Он понимал, что одна лишь Благая Весть никого не убедит. Ему нужны были аргументы, не зависящие от культуры, универсальные и объективно истинные; другими словами, ему нужна была мыслительная машина типа счетной машины или абакуса, потому что только машины абсолютно надежны, объективны, универсальны – и настолько эффектны, что могут убедить каждого.

Поэтому Луллий взялся за создание машины, которая могла бы самостоятельно связывать понятия по определенным правилам так, чтобы в итоге получались объективно истинные утверждения, подобно тому как счетные машины самостоятельно связывают числа по определенным правилам. Машина Луллия не осталась в его воображении. В некоторых изданиях его главного труда «Всеобщее и последнее искусство», для краткости называемого «Великим искусством», который вышел в свет только в 1306 году, мы находим устройство, похожее на парковочный диск и состоящее из множества дисков, вращающихся вокруг центра. Каждый из этих дисков разделен на сектора, в которых написаны названия различных категорий или обозначающие их буквы. Категории – это, например, проявления Бога, логические операции, качества, отношения, сотворенные вещи и так далее. При вращении дисков образуются связи, которые, согласно идее Луллия, образуют новые, объективно истинные предложения. Раймунд Луллий создал первую логическую машину, которая, в отличие от счетных машин, выдавала не число, а истинное предложение. Однако для распространения христианства она, видимо, оказалась малопригодна: Луллий умер в возрасте 83 лет от побоев, полученных им во время демонстрации жителям Северной Африки истин, которые произвела его машина.

В отношении получаемых таким путем «истин» машину Раймонда Луллия следует поставить в один ряд с непонятными магическими практиками и каббалистической мистикой чисел, под влиянием которой он находился. Однако – и за это ему следует отдать должное – он был первым, кто задумался о том, что машина может мыслить. Технически машина Луллия имеет мало общего с современным компьютером, за исключением того, что она использует булеву логику, но об этом позже.

Четыре фигуры «Малое искусство» (Ars brevis)

Хотя машина Луллия, вероятно, не смогла убедить ни одного неверующего, она, по крайней мере, разоблачила фантазии, которые были движущей силой создания мыслящих машин в будущем. То, что компьютер быстро и надежно обрабатывает огромные объемы данных, – это лишь практическая сторона медали. Для Луллия и Тьюринга не менее важен поиск универсальности, объективности и совершенства. По их убеждению, достичь этого возможно только с помощью механизированного мышления, поскольку только машины гарантируют независимость от эмоций, властных отношений и индивидуальных склонностей. И когда в наши дни в гимназиях и университетах, а также на рынке труда обсуждается введение вступительных испытаний, основанных на компьютерном тестировании интеллекта, это показывает, что мечта о механическом, универсальном и объективном мышлении, не отравленном никакими частными интересами, не изжита даже спустя почти восемь веков после Луллия.

Комбинаторика, новое мышление, подходящее для машин

Готфрид Вильгельм Лейбниц, о котором мы уже говорили в связи с его планом создания кунсткамеры, также разработал проект виртуальной мыслящей машины. В своей ранней работе «О комбинаторном искусстве» он расширил идею Луллия о комбинаторике: мыслить означает комбинировать все со всем по правилам.

Лейбниц не был одаренным механиком. Из пяти вариантов сконструированной им счетной машины ни один не работал, равно как и его часы с двумя балансами. Его гениальная догадка использовать энергию ветра в шахтах провалилась, потому что он не учел, что ветер дует не всегда. Вместе с тем идеи, лежащие в основе этих изобретений, были поистине новаторскими. Его комбинаторика, позже формализованная Джорджем Булем, стала незаменимым подспорьем для развития компьютера.

По задумке Лейбница, виртуальная машина должна создать язык, в котором путем комбинирования генерируются истинные предложения: он не только выражает все существующие факты, но и порождает новые – это ars inveniendi, искусство отыскания[401]. Лейбниц считал, что обычные языки не могут адекватно выражать разум. Множество языков само по себе доказывает, что они не в состоянии правильно выразить единственный разум. Как прекрасно было бы иметь знание, свободное от ложного словоупотребления, то есть язык, действительно соответствующий универсальной и единой науке, слова которого просты, ясны и систематически упорядочены.

Из кратких записей Лейбница сложно понять, что именно он собирался предпринять для достижения этой цели. Ясно лишь, что он хотел разложить все известные знания на простые идеи, присвоить им номера, а затем комбинировать и вычислять с их помощью.

Лейбниц справедливо не был удовлетворен своими попытками: все они оказались тупиковыми. То, что трактат о комбинаторном искусстве был переиздан в 1790 году без его ведома, раздражало его; он предпочел бы, чтобы об этой работе забыли навсегда. Трудно судить о том, что в итоге помешало гениальному ученому. Кто-то скажет, что любая попытка создать идеальный язык обречена на неудачу. На это можно возразить, что языки программирования в значительной степени отвечают требованиям, которые Лейбниц предъявлял к универсальному языку. В любом случае все элементы, необходимые для изобретения формального универсального языка, – двоичная логика,