Символическая жизнь. Том 1. Тавистокские лекции - Карл Густав Юнг

пространством и временем. Поэтому и говорится о «беспрепятственной вселенной». Наш мир включается в этот высший порядок и обязан своим существованием в первую очередь тому факту, что телесный человек наделен низкой «частотой», благодаря чему ограничивающие факторы пространства и времени становятся сильнее. Мир без ограничений зовется «Ортосом», то есть «правильным», «истинным» миром. Отсюда достаточно ясно, сколь важное значение приписывается «Потустороннему», хотя следует подчеркнуть, что это отнюдь не подразумевает обесценивания, умаления нашего мира. Мне вспоминается философская загадка, которую задал мне мой проводник-араб (драгоман – Dragoman[267]) при посещении гробниц халифов в Каире[268]: «Кто умнее – тот, кто строит свой дом там, где проживет долго, или тот, кто строит дом там, где пробудет всего ничего?» Бетти не сомневается, что ограниченную человеческую жизнь следует проживать как можно полнее, ибо обретение максимально полного сознания на земле – необходимое условие грядущей жизни в «Ортосе». Тем самым она соглашается не только с общим направлением спиритуалистической философии, но и с Платоном, который считал философию способом приготовиться к смерти[269].

754 Современная психология может утверждать, что для многих эта проблема возникает лишь во второй половине жизни, когда бессознательное нередко проявляет себя особенно настойчиво. Бессознательное – это край сновидений, а для первобытных дикарей область сновидений была также обителью мертвых и владениями предков. Из всего, что нам известно, бессознательное и вправду кажется относительно независимым от пространства и времени, так что нет ничего предосудительного в мысли, будто сознание окружено морем бессознательного (подобно тому, как человеческий мир содержится в «Ортосе»). Размеры бессознательного неведомы, и оно, быть может, важнее сознания. Так или иначе, роль сознания в жизни первобытных людей и приматов незначительна по сравнению с ролью бессознательного. События в нашем современном мире, когда человечество слепо бредет от одной катастрофы к другой, вряд ли способны укрепить веру в ценность сознания и свободу воли. Сознание, конечно, должно иметь первостепенное значение, раз уж оно – единственный залог нашей свободы, раз только оно предоставляет возможность избежать катастрофы. Но полагаться на него целиком, по-видимому, значит тешить себя благими надеждами.

755 Цель Бетти состоит в максимальном расширении сознания через объединение с «Ортосом». Для этого нужно научиться прислушиваться к бессознательной психике, заручиться сотрудничеством «невидимок». Цели современной психотерапии сходны – она тоже стремится восполнить односторонность и узость сознательного разума посредством углубления знаний о бессознательном.

756 Однако сходство целей не должно затенять от нас принципиального расхождения точек зрения. Психология «книг Бетти» ничем существенным не отличается от дикарского взгляда на мир, когда все содержания бессознательного проецируются на внешние объекты. То, что первобытный человек принимает за «духа», на более высоком уровне сознания может сделаться абстрактной мыслью; так, боги древности превратились в философские идеи в начале нашей эры. Примитивная проекция психологических факторов роднит между собой спиритуализм и теософию[270]. Преимущества проекции очевидны: проецируемое содержимое «зримо» находится в объекте и не требует дальнейшего осмысления. Но поскольку проекция и в самом деле отчасти сближает бессознательное и сознание, даже такое сближение уже лучше, чем отторжение. Книга господина Уайта, безусловно, заставляет задуматься, но вот способ мышления, к которому она обращается, не является психологическим; она механистична и потому едва ли окажется полезным подспорьем тому, кто поставит перед собой задачу сочетания проекций[271].

Июль 1948 г.

Предисловие и замечания к книге Ф. Мозер «Призраки: реальность или вымысел?»

757 Автор этой книги попросила меня сделать небольшое вступление, и я с удовольствием согласился, поскольку ее предыдущая работа по оккультизму[272], чрезвычайно скрупулезная и свидетельствовавшая о глубоком знании предмета, еще была свежа в моей памяти. Я горячо одобряю публикацию этой новой книги – старательно документированного сборника парапсихологических опытов; это необыкновенно ценный вклад в психологическую литературу как таковую. Экстраординарные и загадочные истории – вовсе не обязательно вымысел или фантазия. «Остроумные, любопытные и поучительные рассказы» обильно печатались в предшествующие столетия, и среди них были наблюдения, научную достоверность которых удалось впоследствии подтвердить. Современное психологическое описание человека как целостного явления восходит к многочисленным биографическим описания необычных людей, например сомнамбул и тому подобных, которыми пестрит начало девятнадцатого века. Нужно отметить, что, пусть открытием бессознательного мы обязаны именно этим старым, донаучным наблюдениям, наше исследование парапсихологических явлений все еще находится в зачаточном состоянии. Мы пока толком не изучили даже местность, на которой ведем свои исследования. Поэтому накопление наблюдений и достоверных материалов представляется очень важным и полезным делом. Подступаясь к такой задаче, нужно, безусловно, обладать немалым мужеством и четко видеть цель, чтобы избежать плутания в разнообразных трудностях, помехах и возможных ошибках, неизменно сопровождающих такие начинания; да и читателю надлежит набраться достаточного интереса и терпения, чтобы воспринимать этот порой вводящий в заблуждение материал объективно, независимо от любых предубеждений. В этом обширном и сумрачном краю, где все, кажется, возможно и где нет ничего неправдоподобного, требуется лично наблюдать множество странных происшествий, выслушивать, читать и, если получается, проверять множество историй и свидетельств, чтобы составить хотя бы отчасти верное и справедливое суждение.

758 Несмотря на такие достижения, как учреждение Британского и Американского обществ психических исследований, несмотря на наличие обширной и довольно богатой на документальные факты литературы, мы до сих пор сталкиваемся с предвзятостью – даже в кругу хорошо осведомленных людей, – и сообщения подобного рода нередко встречают недоверие, лишь частично обоснованное. Похоже, по сей день остается верным замечание Канта, обронившего почти двести лет назад: «Таким образом, подобного рода рассказам всегда верят только тайно, а публично они отвергаются в силу господствующей моды неверия»[273]. При этом сам о себе он замечал следующее: «Из-за того же поведения я не решаюсь полностью отрицать всякую истинность различных рассказов о духах, сохраняя, однако, за собой естественное, хотя и странное, право сомневаться в каждом из них в отдельности, в то же время допуская долю правды во всех этих рассказах, взятых вместе[274]». Хотелось бы, чтобы наши многочисленные лицемеры приняли во внимание мудрость великого мыслителя.

759 Боюсь, впрочем, что это будет непросто, ведь наше рационалистическое предубеждение опирается – lucus a non lucendo[275] – не на разум, а на нечто гораздо более глубинное и архаическое, то есть на первобытный инстинкт, который подразумевал Гёте, когда говорил в «Фаусте»: «Не призывай знакомый этот рой, / Разлитый в воздухе, носящийся над нами…»[276] Однажды мне довелось воочию наблюдать этот инстинкт в действии. Я гостил у дикарского племени на