Ох уж эта жизнь молодая да сельская! Или жизнь после жизни. - Егорина Ленина

- Я рад, что ты видишь главное. - тихий вздох отца меня остудил. - Весной Олена и слушать ничего не хотела.

- Шли его на... , то есть в жо... Ну куда вы там посылаете неугодных? - надо бы пополнить запас ругательных словечек. - И вообще! Обед стынет.

Разливая супчик по тарелкам, я представляла, как горячее льется на харю хмыря. Эх, хорошо! Но каков гад гадский!

После обеда я принялась дошивать, а папа засобирался куда-то.

- Я буду в столярной. - и, замявшись, добавил. - Обещал для сына Василены кровать смастерить.

Я только фыркнула, глядя на его заалевшие уши.

- Я шить буду. И мне бы твои мерки снять. Давай сейчас, а то потом забудется.

Быстренько записав результаты, я принялась мыть посуду. А после уселась за шитье в своей комнате. Обработав края изделия и примерив на себя то, что получилось, я оглядела себя в зеркале. А неплохо вышло! Уроки труда в советской школе не прошли даром. Только нужно чуток откорректировать в линии груди и талии. А то, почти за месяц пребывания здесь, я немного поправилась и округлилась на хорошем питании.

Делая последние стежки в узоре в греческом стиле по лямкам и линии декольте, я услышала божественные ароматы жаренной картошечки. На кухню я вышла уже в обновке. Там папа раскладывал по тарелкам ужин, но услышав мои шаги, он повернулся ко мне и замер. В восхищении, разумеется.

Я покружилась и подол-полусолнце красиво надулся. Темно-серая легкая ткань облегало мои верхние девяносто поверх белой рубашки, которую я достала из сундука. От талии, обрамленной поясом, в тон к рубашке, вниз до пола тянулся складками подол. Черно-белый узор выглядел просто, но хоть не так уныло, как было бы без него.

- Олена! Да это ж красота-то какая! - прошептал папа. - Может тебе в швеи идти?

- Нет, пап. - я поморщилась. - Нас приодеть я еще смогу, но вот постоянно этим заниматься - это не мое! Да и вязать я люблю больше. Вот только пряжа дорогая да и крючка нет.

- Скоро овец стричь нужно. Вот и напрядешь. А крючок я тебе выточу, только скажи какой нужен. - пообещал он.

От радости я взвизгнула и повисла у отца на шее. Тот встал прямо, раскинул занятые сковородой и ложкой руки в стороны и просипел:

- Пусти... Задушишь...

- Ой! - я отпрянула от него - Прости. Это я так. - и ножкой шарк по полу.

Были времена, когда я вязала на заказ. Шапки, шарфы, варежки, шали... Даже сумку однажды осилила. Вязание сильно меня успокаивало и отвлекало от проблем насущных.

На следующее раннее утро мы собрались ловить рыбу. Ну как мы. Папа сначала хотел идти один, но услышав заветное "рыбалка", я уже была готова бежать вперед. Вот только мест еще не знала.

Из сарая, который скрывался за курятником, достали две удочки. Простые, длинные, ивовые ветки с леской, грузилом, крючком и поплавком из непонятного материала. Взяли с вечера накопанных червей в банке и отправились на берег реки. Только не Осочной, а Витой. Из названия понятно, что она изгибается и вьется будто лента. Поэтому на один из изгибов мы и пошли.

- Неужели, ты так любишь рыбу удить? - спросил по дороге отец.

- Очень. Но вообще, я люблю на воду смотреть, - поправилась тут же я - Но азарт от ловли тоже имеется. - и хихикнула.

Сзади послышался шорох. Я оглянулась и застыла. За нами по тропе шел хмырь. То есть Максимельян. И тоже с удочкой и ведром под улов. Папа, шедший впереди, тоже остановился.

- Спокойно, доча, я с тобой! - нахмурился он.

- Да ладно! - я фыркнула. - Не набросится же он, в конце-то концов.

Мужская часть, в лице отца и хмыря, поприветствовались, а женская, в моем лице, подозрительно прищурилась. Далее шли молча до места ловли.

Я, с видом профессионала, наживила на крючок червяка, закинула леску в воду и воткнула конец удочки в землю. Дабы не валялась она на голой земле и чтобы в руках не держать. Затем нашла ветку в виде рогатки и пристроила удилище уже на нее.

Папа смотрел на мои действия с одобрением и легкой гордостью. Хмырь же потерял в траве нижнюю челюсть.

Надежда на то, что он быстро метнется на другое место, растаяла, когда парень закинул удочку рядом с моей и уселся на поваленное бревно. Еще и похлопал рядом с собой рукой, глядя на меня. Мол, присаживайся. Не, ну вы видали?!

Не обращая более на него внимания, я стала следить за своим поплавком песочного цвета. Течение тянуло его влево и плавно качало на волнах. Заросли еще недозревшего камыша шуршали на ветру. Радужные стрекозы вертолетиками летали над водой. Благодать!

Папа закинул свою удочку в паре метров от меня и также установил ее на рогатину. Затем отошел куда-то к кустам. И пока он там шуршал, хмырь подошел ко мне со спины и попытался обнять. На его счастье, папа вернулся быстро, неся небольшое бревно. Хмуро посмотрел на хмыря и бросил бревно на землю, попав на ногу парню. Тот взвыл.

- Извини. Промахнулся. - ровно сказал папа, а мне на ухо прошептал - Хотел по обеим ногам попасть.

Я весело фыркнула. Хмырь, косо глядя на отца, молча сел обратно на бревно. Мы же устроились на том, что принес папа.

Солнышко полностью показалось над горизонтом, освещая все вокруг. Но мы смотрели только на поплавки, которые периодически подрагивали. Хмырь же прожигал дыру у меня на затылке. Но мне было глубоко плевать, потому что клев пошел! Я и папа таскали окуней, отпуская мелких и складывая в ведро тех, что покрупнее. Хмырь выловил леща среднего размера и хотел сунуть в наше ведро. Ударом удочки по его спине, я отстояла этот произвол. Нам подачки не нужны.

Из старой тканевой сумки отец достал бутерброды с вяленым мясом и бурдюк с водой. Мы аппетитно чавкали и наслаждались спокойствием в частности и жизнью в целом. Хмырь молча потирал то ногу, то спину и глотал слюни в нашу сторону. Как хорошо мы с папой сработались!

Вот уже прошел утренний клев, солнце показывало что-то около восьми-девяти часов. Отец пошел уносить бревно назад, сказав, что оно