Моя идеальная ошибка - Оливия Хейл

в том, чтобы следить, что они в порядке, развиваются и не дерутся. Если не справишься, будешь уволена сразу. Не имеет значения, являешься ты подругой Конни или нет.

— Я понимаю, — отвечаю я. — Это твои дети. Естественно.

— Общие помещения...

— Вне доступа. Понимаю, — говорю я. — Обещаю, я не буду мешать.

Он качает головой и проводит рукой по затылку.

— Свободны для пользования.

— О.

Даже когда он дома? Кажется сомнительным. Алек производит впечатление человека, который яростно охраняет личное пространство. И пусть мы под одной крышей, мне вряд ли удастся узнать, каков он под маской.

— Как вела себя Уилла? — спрашивает он.

— Проблем не возникло. Думаю, она присматривается, держась отстраненно.

— Хорошо. Сообщи, если что-то изменится.

Что может сделать восьмилетка? — думаю я. Но просто киваю.

— Конечно.

Между нами повисает пауза. Я натягиваю улыбку.

— А ты где спишь?

— Моя спальня в противоположном крыле, — отвечает он.

Значит, между нами детские комнаты.

Алек поворачивается к двери, но замирает, положив ладонь на косяк.

— Добро пожаловать, Изабель.

В груди что-то сжимается от того, как он произносит мое имя.

— Спасибо... Алек.

7. Изабель

Голос мамы в наушниках больше похож на быстрый вихрь испанского и английского, перемешанных и подернутых тревогой. Я слушаю ее, продолжая распаковывать одежду в своей новой комнате. Хорошо, что прошлое жилье было с мебелью. Все, что у меня есть, умещается в два чемодана и большую сумку из «Икеи». Впридачу с велосипедом, я живу в многомиллионных апартаментах Алека Конновaна.

— Может, стоило бы сосредоточиться на восстановлении, — говорит мама. — Чтобы через пару месяцев вернуться в балет.

— Мам, мне нужно зарабатывать деньги.

— Тогда переезжай домой. Можешь вести занятия для местных детей.

Я хмыкаю.

— Не думаю, что хоть одному из них это нужно. Сейчас все хорошо, мам. Стабильно. По крайней мере до тех пор, пока не разберусь с бедром.

— Я не знаю этого мужчину, — резко отвечает она. — Он может быть кем угодно. И жить с ним под одной крышей? Это небезопасно.

Я вздыхаю.

— Он брат Конни, мам. Ты же знаешь Конни. Вы знакомы.

— И что? Я бы переживала, будь он самим Папой Римским. Он может оказаться подонком.

— Он не такой, — говорю я.

Даже близко не был, за все-то годы, что его знаю. К сожалению.

Ее неодобрение обижает. Как и всегда. Но эта неделя и без того была наполнена неприятными событиями, и лимит исчерпан. Поэтому ее слова проходят мимо.

Рассказывать родителям, что меня выгнали, было самым трудной частью недели. Я написала маме сообщение, зная, что она поделится новостью со всей семьей менее чем за час. Это избавило от десятков неудобных разговоров.

— Приезжай на ужин в воскресенье, — говорит она. — Приедут Себастьян с Еленой. И двоюродный брат. Сейчас тебе нужно быть с семьей.

Да, где каждый задаст тысячу вопросов. Брат с сестрой уже обрывают мне телефон, а вживую будет еще хуже.

— Может быть. Я пока не знаю расписание, — отвечаю я. — Надо будет уточнить.

Можно услышать неодобрение в ее голосе.

— Новый работодатель не владеет твоей жизнью.

— Конечно, нет.

— Тебе нужны выходные.

— Их не было, когда я танцевала, — тихо вздыхаю. — Мам, мне пора. Передай папе, что я его люблю.

— А маме ты не передашь?

Я закатываю глаза.

— Люблю тебя, мам. Пока.

Комната снова наполняется тишиной. Кровать мягкая, в комоде уже разложены вещи, мини-холодильник забит любимыми снеками.

Распаковать остатки вещей не занимает много времени. Особенно легко игнорировать чемодан, в котором лежит форма и одежда для тренировок.

Они мне больше не нужны.

Бедро уже почти не болит, и все благодаря неделе без репетиций. Ненавижу, что отдых действительно помогает и что тело меня подводит. Ненавижу, что влюбилась в балет, когда мне было всего пять.

И еще ненавижу, что скучаю по этой рутине до боли. Каждую ночь я по привычке прокручиваю партии в голове, прежде чем заснуть. Считаю такты, барабаня пальцем по покрывалу.

Задумываюсь, кто же теперь танцует мою партию.

Кто-нибудь вообще подумал написать мне и узнать, как себя чувствую? Ирина, прима, точно нет. Но, может, Симона или Бет?

Я оглядываю комнату. Мой новый дом. Слава Богу, что он вообще есть. Как бы неловко ни было работать на Алека Коннована, теперь хотя бы есть, чем заняться.

Иначе я бы с ума сошла.

По расписанию я выхожу из комнаты и спускаюсь на лифте в гараж, где у машины уже ждет Мак. Издали он выглядит угрожающе. Руки скрещены на груди, татуировки тянутся вверх по шее. Но, увидев меня, он улыбается.

— День второй, — говорит он.

Забирать детей оказывается так же легко, как и вчера. Сэм все еще радостно игнорирует реальность, а Уилла устраивает молчаливый бойкот. Хотя, уже будучи в машине, мне передают записку о том, что через три недели у Сэма шоу.

Три недели, которые кажутся целой вечностью.

Дома все повторяется, как по сценарию. Перекус, домашняя работа и игры. Уилла садится за кухонный стол и с неохотой разворачивает книгу.

Я задумываюсь о том, чтобы подойти к ней. Но напряженная поза говорит громче слов. Даже не думай.

Когда я поворачиваюсь к Сэму, Уилла вдруг произносит:

— Ты сказала, что знаешь мою тетю, — начинает она. — А я о тебе ни разу не слышала.

— Да, мы с Конни дружим уже несколько лет.

— Хм. Папа сказал, ты балерина, — ее голос полон сомнений.

— Так и есть. Я танцую с того возраста, сколько сейчас Сэму. Последние годы выступала с Нью-Йоркским Балетом.

— Ну, не сейчас. Сейчас ты няня.

Я стискиваю зубы. Она все еще говорит отстраненно, не глядя на меня. Неудивительно, что другим няням с ней было тяжело.

— Да. Я сильно повредила бедро и нужно время, чтобы восстановиться, прежде чем получится вернуться на сцену.

Это вынуждает ее повернуться. Ореховые глаза оценивающе пробегают по мне.

— Ты выглядишь нормально, — говорит она.

Звучит совсем не как комплимент.

— Больше всего болит, когда танцую. А вот при ходьбе почти не чувствуется, — я делаю шаг ближе. — Что за домашняя работа?

Глаза у нее непроницаемые. Прямо как у отца.

— Не твое дело.

Воу. Настоящий котенок, который шипит при первом приближении.

Я улыбаюсь.

— Поняла. Я тоже люблю делать уроки в одиночестве. Слышала, ты круто шаришь в математике.

— Ага.

— И что у тебя было много нянь. Четыре только за последний год, да? — говорю я. Катя рассказала. Она работает у них домработницей уже много лет. Одна из немногих, кого Уилла вообще выносит, похоже. — Должно быть, раздражает, когда люди постоянно приходят и уходят.