Шипы в сердце. Том второй - Айя Субботина

Заблуждения, значит, малыш?

Кристина выпрямляется, встряхивает головой, как будто отгоняя наваждение.

— Я была уверена, что Лёва меня закопает после всего, — говорит она, все еще глядя на меня в зеркале. — А он просто испарился.

Ну да, малыш, испарился, улетел как волшебник, блять, на голубом воздушном шаре.

Зеленые глаза медленно-медленно сужаются. Если до этого воздух между нами был просто очень плотным, то теперь он начинает потрескивать. И вибрирует, когда Кристина разворачивается на пятках, задирает голову, вглядываясь в мое лицо.

Хмыкает. Качает головой, на мгновение прикладывая ладонь к лицу.

— Это ведь ты его «успокоил», да?

Звучит как вопрос, но мы оба знаем, что мой ответ ей не нужен.

Я пожимаю плечами, потому что не собираюсь ничего ей объяснять. Я сделал то, что должен был — точка. Иногда средства не имеют значения, потому что во главе угла стоит результат. Если бы Гельдману проломленной башки и черепно-мозговой оказалось недостаточно, чтобы отвалить, я бы его закопал. Своими руками. И в принципе эта мысль не терзала бы меня длинными ночами.

На губах Кристины более чем понимающая улыбка.

Такая… которая очень нравится моей внутренней скотине, потому что в ней нет ни капли осуждения. Она сама такая — если бы на кону стояла жизнь нашего сына, она бы огрызалась до последнего. Стояла бы на смерть.

В этом мы с ней очень похожи.

Слишком, мать его, похожи. Возможно поэтому и стукнулись лбами?

— Я знаю, что это ничего не меняет, — Кристина снова дергает плечом и на этот раз все-таки отступает, увеличивая расстояние между нами до более ощутимого. Я мысленно благодарю ее за это, потому что до тех пор, пока до нее могут дотянуться мои руки — мой здравый смысл валяется в нокауте. — Просто хотела чтобы ты знал. Что… ну, знаешь, вся эта хрень случилась, потому что одна маленькая глупая девочка вообразила себя мстительницей сотого уровня. Под тебя меня подложило исключительно собственное чувство долга перед отцом. Я не знала, что… он пытался сделать с твоей дочерью. И не знала, что ты…

Она спотыкается.

Не знала, что это я не его закопал? Ну, продолжай, малыш.

Но Кристина ничего не успевает сказать, потому что в комнату с криком «Пап, подарки!» врывается Стаська.

Глава двадцать седьмая: Барби

Январская серость за окнами нашего магазинчика кажется густой и вязкой, как остывший кисель, но внутри «Двух из ларца» царит свой, отдельный мир — теплый и уютный, пахнущий глиной, деревом и свежей, только что завезенной партией наших собственных брендированных пакетов. Все как положено — из переработанной целлюлозы, с красивым черным логотипом без лишнего шума.

Вечером у нас почти нет посетителей — основной наплыв почему-то после обеда и до пяти, тогда же примерно и пустеют прилавки. Так что сейчас мы с Олей, устроившись за стойкой, подводим итоги дня, который, вопреки послепраздничному затишью, снова оказался на удивление бойким.

— Оль, ты видела отчет по онлайн-продажам за вчера? — спрашиваю я, лениво прокручивая цифры на экране ноутбука.

— Видела, — она, высунув кончик языка, старательно, до блеска, натирает очередную чашку. — Еще пара лет — и сможем купить себе по острову. Маленькому. Где-нибудь в Греции. И будем лепить там вазы из вулканического пепла.

— Мне нравится ход твоих мыслей, — смеюсь. — Только давай сначала разберемся с новой партией глазури. Та, что пришла сегодня, какая-то… странная. Оттенок не тот вроде. Глянешь?

Мы погружаемся в обсуждение поставок, цветов и фактур, и я чувствую.

Это — мое. Мой маленький, гудящий от жизни мирок, который стал чем-то вроде спасательного круга от проблем в голове и в сердце, с которыми я тоже пытаюсь бороться, но и близко не такими темпами, как бы того хотелось.

Время близится к семи. Я достаю телефон, чтобы написать няне.

Я: Елена Павловна, я скоро выезжаю. Как Марк?

Ответ приходит почти мгновенно.

Елена Павловна: Как всегда — идеальный ребенок. Я его как раз покормила. Ждем маму купаться)

Я улыбаюсь. Купать Марика я люблю сама — это наш неизменный ритуал, вне зависимости от того, какие планы на день. Люблю смотреть, как он лежит в ванночке, сосредоточенно хмуря свои авдеевские брови, пока я поливаю его водой и рассказываю всякие выдуманные на ходу истории про улиток, воробьев и котиков.

Проверяю другие сообщения, нахожу чуть было не затерявшееся среди рабочих и спама, сообщение от Арика: «Просто хочу уточнить, все ли в силе на сегодня? Если что-то изменилось, не переживайте, я пойму».

Его сообщение, как и он сам — воплощение спокойствия и деликатности. Это чувствуется даже сквозь буквы и в наших коротких переписках, которые, тем не менее, уже стали частью моей ежедневной рутины. Ничего такого мы друг другу не пишем, но контакт держим. Правда, если быть совсем уж честной — в основном по инициативе Аркадия, хотя в последнее время я иногда ловлю себя на мысли, что мне хочется написать ему первой — не о чем-то конкретном, а просто так.

Мы должны были встретиться еще на прошлой неделе, как и договаривались еще до Рождества, но Марк в тот день раскапризничался не на шутку и я, не раздумывая, все отменила — написала Аркадию за час до встречи, извиняясь и чувствуя себя ужасно неловко. А он ответил так, будто ничего не произошло — все хорошо, ничего страшного, встретимся, когда настроение у моего сына наладится. Ни тени раздражения, ни капли давления.

Это, конечно, подкупило тогда и продолжает подкупать до сих пор, поэтому я сама назначила встречу пару дней назад. Просто подумала, что хочу куда-то сходить в компании красивого мужика.

Я: Никаких ЧП, все в силе. Буду в «Террасе» в 19.30, как и договорились)

Убираю телефон, чувствуя легкое, почти забытое волнение. Прячу ноут в сумку, прощаюсь с Олей и из уюта магазина переныриваю в пахнущий кожей салон «Роллс-Ройса».

Пока Виктор ведет машину сквозь вечерние пробки, разглядываю тягучие нитки неоновых огней, кусаю губу и еще раз заглядываю в телефон, прекрасно зная, чье сообщение жду.

Вадим уже неделю катается по Европе — я даже не очень понимаю, где именно он засыпает, а где — просыпается. Сам или с кем-то? Я стараюсь не задавать этот вопрос даже себе не говоря уже о том, чтобы спросить у него напрямую.

После Рождества в моей душе… то раздрай, то полный штиль.

Мое признание, конечно, ничего не изменило. Да я особо на это и не рассчитывала, и