Шипы в сердце. Том второй - Айя Субботина

него пальцы у меня на ногах начинают поджиматься, а в голову почему-то то и дело лезут слова моего гинеколога: «Сексом заниматься уже можно…». И можно было еще несколько недель назад.

Я переворачиваюсь на другой бок и пытаюсь думать о Марке, спящем в нескольких шагах от меня в своей умной колыбели. О том, как смешно он морщил нос, когда Стася пыталась дать понюхать ему пряник. О том, как хрустел снег под ногами, когда мы гуляли. О том, что щенка булли я себе все-таки тоже хочу, потому что мне тоже очень нужно такое же сопение на постоянное основе. Но все мои мысли, как бы я ни старалась направить их в безопасное русло, неизбежно возвращаются к Авдееву.

К тому, что он слишком рядом. За стеной, в соседней комнате.

И сейчас это почему-то ощущается гораздо ближе, чем когда он спал на диване в моей квартире. Там между нами были правила и война. А здесь… все границы как будто размыты. Я сплю в его постели, я хожу по его дому, я дышу его воздухом.

Еще раз переворачиваюсь, долго ползаю по огромной кровати, пытаясь найти какое-то идеальное место или позу, или что угодно, лишь бы не думать о том, что случилось в моей гостиной несколько недель назад.

Но чем больше отмахиваюсь от тех воспоминаний — тем настырнее они лезут в голову.

Его руки в моих волосах.

Хриплый шепот.

Твердый, требующий член, упирающийся мне в живот.

Господи, кто бы еще шутил на тему недотраха, Крис!

Я снова и снова прокручиваю этот момент в голове… и тело, предательски живое, отзывается на воспоминания тугой, сладкой болью внизу живота. Сжимаю колени, зарываюсь лицом в подушку, которая пахнет им, и почти скулю от бессилия.

Хочу его.

Боженька, а можно, а? ну хоть разочек? Можно без прелюдии даже, просто потрахаться, чтобы… меня просто отпустило и все? Это же… ну гормоны, да? Я читала об этом в умных статьях.

Закрываю глаза, делаю глубокий вдох, чтобы точно — вот сейчас абсолютно точно! — уснуть, но вместо этого начинаю воображать, что через минуту Мое Гребаное Величество просто зайдет в комнату и выебет меня по какому-то своему первобытному праву. А если вдруг не зайдет, то я сама встану и пойду к нему.

Мысли, как ядовитые змеи, заползают в голову. А что, если и правда…?

Что, если просто открыть дверь в его комнату? Что он сделает? Оттолкнет? Или…

Как будто услышав мои сумасшедшие мысли, тишину разрывает тонкий, требовательный плач.

Марк.

Подрываюсь с кровати так, будто сработала пожарная тревога. Плач сына — как ледяной душ. Цепляюсь за него как за спасительный круг, потому что хотя бы на кое-то время он вырвет меня из плена фантазий для взрослых девочек.

В комнате горит только тусклый ночник, я подхожу к кроватке, наклоняюсь над сыном.

— Что, выспался уже, Морковь Вадимович? — Прижимаю его к плечу, поглаживаю по теплой спинке. Рефлекторно вспоминаю, что ему есть через полчаса.

Дверь в спальню бесшумно открывается.

Вадим стоит на пороге — сонный, с растрепанными волосами. Без футболки.

Я стараюсь думать не о том, как он выглядит топлес и как мне хочется его поцарапать с чувством глубокого собственничества, а о том, что пока я тут не знала, как утопить разбушевавшееся либидо, он, судя виду, совершенно спокойно спал.

Вот же… мудак.

Лунный свет через панорамные окна падает на широкие плечи, выхватывая из темноты рельеф мышц на плечах, груди и животе. Взгляд прицельно на Марика, потом — на меня.

Мы молчим.

Просто смотрим друг на друга.

Секунду. Две. Целую вечность.

Кровь гулко бьется в моих ушах.

— Прости, — чуть-чуть охрипший после сна голос щекочет там, где мне рефлекторно хочется сжать ноги. Возможно, именно это я и делаю. — Рефлекс.

Я резко отворачиваюсь, чувствуя, как краска заливает щеки.

Не могу на него смотреть. Потому что смотреть на него сейчас — значит, не дышать.

— Все в порядке, — стараюсь чтобы голос не дрожал. — Ему просто пора есть. И… подгузник нужно сменить.

Кладу Морковку на пеленальный столик, расстегиваю кнопки комбинезона, но пальцы как деревянные — не слушаются.

Вадим предлагает сделать смесь.

Я, не оборачиваясь, киваю, слышу его удаляющиеся шаги и только тогда позволяю себе капельку расслабиться.

Быстро меняю Марку подгузник, укутываю его в теплое одеяло. Он перестает плакать, смотрит на меня своими большими, серьезными, абсолютно, блин, авдеевскими глазами.

Вадим возвращается с бутылочкой минут через десять — уже в футболке. Я надеюсь, что от этого должно стать немного легче, но нифига, потому что все равно вижу крепкие, покрытые аккуратными темными волосами предплечья. И слишком бурно реагирую, кажется, даже на голые ступни.

Он протягивает бутылочку. Наши пальцы на секунду касаются. Я дергаюсь как от электрошокера и быстро отворачиваюсь.

Вадим почти сразу уходит.

Когда Марк засыпает, сытый и довольный, я осторожно укладываю его обратно в кроватку. Включаю видеоняню, беру маленький монитор и спускаюсь на кухню, чтобы попить воды. Хотя скорее просто чтобы хоть немного выветрить из легких авдеевское присутствие — в спальне его слишком много. Если бы была возможность отмотать назад — я бы ни за что не согласилась на такой обмен.

Останавливаюсь на пороге.

Похоже, не спится не мне одной, потому что спиной ко мне, на фоне огромного окна, стоит Вадим. Я старалась не шуметь, но его голова все равно слегка дергается на звук. Лица я не вижу — горит только пара точечных светильников.

Мозг подсказывает, что надо валить.

Сердце — что я хочу посмотреть на него еще минутку.

Что подсказывает либидо, не умещается ни в одни известные мне рамки возрастного ценза.

А по факту, пока меня шатает от одного к другому, бежать уже некуда, потому что Вадим оборачивается.

Пространство между нами съеживается, превращается в узкую, наэлектризованную полоску воздуха. И эта чертова полоска вибрирует, гудит.

Притягивает.

Трахаться можно, Крис.

Это же просто секс — у него давно не было, у меня — тоже.

Это. Совсем. Ничего. Не значит.

Авдеев смотрит — чуть-чуть склоняет голову набок.

Хочет треснуть его по башке, чтобы отпустил свой долбаный контроль и показал хотя бы что-то живое. Хотя, с чего я решила, что после всего случившегося между нами — живое вообще существует? Потому что мы перестали друг на друга откровенно шипеть? Потому что он склеил мою дурацкую чашку? Или просто потому, что мне так хочется?

Я делаю пару шагов навстречу.

Между нами — огромный мраморный «остров»