Невидимый муж - Анна Снегова

Я чувствую себя так, будто сам дух Йотунхейма, горная сила, чистая природная ярость пробудилась, чтобы изгнать тех, кто нарушает её покой. Так покорна мне сила, так легко и уверенно летят многотонные валуны именно туда, куда мне нужно, замирая пёрышком там, где я приказываю им остаться парить.

С тихим восторгом заставляю всё новые и новые обломки скал взмывать ввысь, до тех пор, пока стены ущелья не начинают напоминать обгрызенный нетерпеливым ребёнком пирог.

А между моими друзьями и асами высится груда камней. Словно стена. Но моя – получше ледяных стен асов. С нею их магия ничего не может поделать. Это что-то нерушимое и прочное, то, что неподвластно слабым людям.

Последний взгляд Асуры, который мне удалось уловить, был наполнен ненавистью.

Приказ об отступлении прозвучал глухо, я едва его услышала, потому что воздух вокруг был наполнен грохотом камней. Я швыряла всё новые и новые, а моя стена росла. Она уже стала в два человеческих роста, потом в три, намертво перегородив ущелье с исщербленными вершинами. И росла ещё.

Глотаю противный комок в горле.

На губах металлический привкус.

Последнее, что успеваю сделать – взрываю себя изнутри, добираюсь до самого донышка, зачерпываю как можно больше магии, всё что могу, всю без остатка – и обрушиваю на мою стену сверху щедрый поток ледяной магии. Запечатываю, сплавляю валуны, превращаю всё это в непроходимый барьер. Как будто горный оползень тронулся с вершин и заполнил собою узкое ущелье. Острые ледяные иглы добавляю на вершине.

Им понадобится много времени, чтобы это преодолеть.

Получилось… красиво.

Боль от руки распространилась дальше и пульсирует уже у меня в висках.

Слабо улыбаюсь и, опустошённая, соскальзываю, наконец, в черноту. Падаю прямиком в окровавленные руки Бьёрна, который, отчаянно матерясь, прижимает меня к себе.

***

…Первое, что удивляет, когда сознание ко мне, наконец, возвращается – это тишина.

Так тихо, что слышу женский шёпот где-то в отдалении:

- …не представляешь, как было страшно. Я почти… ушла. Я видела маму. И отца. Ты мне веришь?

- Верю. Ты умница. Всё хорошо. Они подождут.

Фрейя. И её брат.

С облегчением выдыхаю. Она жива.

Приоткрываю глаза. Уже начинает темнеть, но я различаю Клыка, развалившегося на краю каменной чаши источника. Умывается огромной лапой. Следы крови на морде. Выражение глаз ужасно довольное. Кажется, Вёльва больше никому не сможет причинить зло.

Так, получается, вода йотунов и правда исцеляет? Надо бы тогда…

Ого, а моя ладонь почему-то совсем не болит! Поднимаю её к глазам и с удивлением вижу тонкий белый росчерк свежего шрама. Кажется, мою рану уже обработали, потому что рукав мокрый.

- Ты меня ужасно напугала, - глухо говорит Бьёрн где-то у меня над головой. – От тебя так несло силой, что воздух уплотнился вокруг. Я не мог подойти. Не делай так больше. Хотя бы дождись сначала меня.

До меня доходит, что я полулежу на камнях – видимо, у него на руках.

Почему «видимо»? Потому что его самого не вижу. Бьёрн опять провалился в невидимость, и судя по всему, опять неконтролируемо.

Повозившись, кое-как сажусь, борясь с головокружением. И наощупь кидаюсь ему на шею. Трусь носом об щетину, вдыхаю родной запах с примесью соли.

- Люблю тебя. Прости. Хотела поскорее накидать камней, чтоб оставили нас в покое.

Бьёрн медленно проявляется в пространстве. Отодвигается, берёт моё лицо в руки и внимательно рассматривает. Хмурый такой! Глубокие тени под глазами, взгляд почти чёрный, следы крови на лице. Чужой крови.

- Ты, кстати, промазала. Надо было прямиком на башку твоей полоумной бабке.

Нервно усмехаюсь и кидаюсь обратно обниматься. Бьёрн глубоко вздыхает и не торопит меня, только сжимает в руках крепко-накрепко, пока я напьюсь им, его присутствием, его силой.

- Не уверен, что твои баррикады задержат их насовсем. Рано или поздно что-то придумают. Так что надо отсюда уходить, - говорит задумчиво мой муж. – Встать можешь? Посажу тебя обратно на Клыка.

- Как там себя чувствует моя новая хозяйка? – раздаётся оптимистичный рокот над моей головой, и я втягиваю её в плечи. Как-то надеялась, что этот разговор случится чуть позже.

- Твоя – кто?! – рявкает Бьёрн, расчленяя Фенрира взглядом.

Осторожно высовываюсь и виновато гляжу на мужа.

- Не успела тебе рассказать. Тут это… ну, в общем… я разорвала привязку Фенрира к Асуре и…

- И – что? – поторапливает меня, когда я запинаюсь, Бьёрн. С таким лицом, что я сбиваюсь окончательно. Пока стоящий в паре шагов Фенрир покатывается со смеху, глядя на него. Мог бы и промолчать пока! Уверена, специально назвал меня погромче «хозяйкой».

Дослушав моё заикающееся объяснение, Бьёрн ничего не отвечает. Я пугаюсь еще сильнее. Особенно, когда он отстраняется и встаёт на ноги. Наверное, любому мужчине было бы неприятно узнать, что теперь за его женой будет повсюду таскаться чужой мужик, привязанный к ней, как к своей госпоже? А вдруг он теперь на меня злится?

Но Бьёрн подаёт мне руку и помогает встать, и я чуть-чуть выдыхаю.

- Значит, так, - с расстановкой и с каменным лицом говорит мой муж. – Ты, Псина, имей в виду, что спать будешь на придверном коврике. Если будешь хорошо себя вести, то может, так и быть, построю конуру. А ты, Фиолин, иди уже на Клыка садись. В который раз убеждаюсь, что тебя нельзя оставить и на минуту, чтоб ты во что-нибудь не вляпалась.

Взрыв хохота Фенрира рождает эхо в несчастных скалах, которые не долго наслаждались тишиной.

От того, чтоб провалиться сквозь землю от смущения, меня спасает Фрейя. Она налетает на меня, словно вихрь, и чуть не сбивает с ног своими железными обнимашками.

- Братик всё рассказал… если бы не твоя идея с водой… - всхлипывает она.

Фрейя ещё ужасно бледная и похожа на привидение. Но по счастью, до привидения дело так и не дошло. Мы успели.

- Надо бы набрать этой чудо-водицы с собой. У кого есть фляги? – интересуется Фенрир.

Конечно же, они обнаруживаются в поклаже Клыка, и мы их торопливо наполняем, вылив обычную воду. Попутно мне приходится рассказывать нетерпеливому Волку, как же так вышло, что вместо магии асов – а вернее, вместе с ней – Вёльва вытащила из меня ещё и каменную магию гор. Он удивлённо присвистывает, когда я, смущаясь, рассказываю всё, что вспомнила – особенно про Мимира. Бьёрна мой рассказ, по-моему, совсем