Судьба в наследство. 1. Письмо, с которого все началось - Елена Александровна Ковалевская

- Не посмеете! Вы даже права не имеете прикасаться ко мне!

- Ну да?! - высокомерными речами меня было не остановить. Это даже добавило масла в огонь. - Чего смотришь? Ждешь особого приглашения?

Она судорожно мотнула головой, по-видимому, до нее стало доходить, что я не шучу.

- Хорошо, я больше не буду, - немного испуганно выдала она, решив пойти на попятный.

- Естественно не будешь, - коротко кивнула я, соглашаясь. - Но за свои действия, дорогая моя, надо всегда держать ответ. Вот ты и ответишь. И скажи спасибо, что мы не в ордене, а то там бы с тебя шкуру клоками спустили, а я здесь лишь слегка, так сказать: нежно и трепетно. - Агнесс судорожно сглотнула. - Давай снимай, кому говорю!

- Я уже обещала, что больше так не буду, - глаза у нее стали большими, теперь она со страхом наблюдала, как я планомерно снимаю с пояса металлические детали, одну за другой. Похоже, ее раньше никогда не пороли, но ничего, все бывает в первый раз.

- Ну?

Тогда Гертруда, тоже выведенная из себя закаченным представлением, шагнула и просто толкнув рукой, уронила ее поперек кровати. Девочка не успела извернуться, как я придавила ее к постели, уперев колено в поясницу, а свободной рукой схватила за волосы на затылке и потянула на себя, заставив прогнуться.

- Вот что, радость моя, - с холодным гневом в голосе начала объяснять я, - Мы с тобой нянчились, можно сказать, пылинки сдували, а ты посчитала, что все наши слова и выеденного яйца не стоят. Мол, сестры накручивают проблемы сами себе, дурью маются, а я как хочу, так и поступать буду?! Нет, моя хорошая, раз мы говорим, нельзя - значит нельзя! И вот чтобы ты мои слова накрепко запомнила, лучшего средства, чем добрая порка пока еще не придумано. А после нее у тебя навсегда пройдет желание своевольничать.

Агнесс засучила ногами, пытаясь меня пнуть, чтобы я с нее слезла. Не тут-то было, я и не дрогнула.

- Девочки, а ну-ка, держите ее, - скомандовала я сестрам.

Те подступили к кровати. Гертруда подошла ко мне сзади, поймала брыкающуюся девочку за ноги, Юза подскочив, ухватила за руки, и сестры растянули ее, не давая пошевелиться. Я отпустила волосы, сняла с поясницы колено, и принялась задирать рубашку, собираясь обнажить спину. Агнесс закричала. Тогда я наклонилась к ней и сказала на ухо:

- Лучше молчи, а то рот придется заткнуть. Когда со своим хахалем шастала - молчала, вот и сейчас терпи молча.

После этих слов она стихла. Я быстро задрала камизу, освободив тело до лопаток. Спина у нее была гладкая, ровная, ни единого пятнышка на молочно белой коже.

- Расслабься, так легче пойдет, - посоветовала ей старшая сестра, и уже обратившись ко мне, добавила: - Ты смотри только по заднице не попадай, а то нам завтра весь день в седле болтаться.

- Не учи, ученого, - отмахнулась я от ее слов. - Можно подумать первый раз этим делом занимаюсь. Ты сама, между прочим, когда меня в юности секла, особенно после учиненной драки в Фицениле, не больно-то за этим следила.

- Ты после той порки только встряхнулась и пошла, а она от подобной недели две пластом бы пролежала. Соизмеряй свою выносливость и ее. Это у тебя кожа дубленая, а у нее глянь - какая нежная, аж жилки все видно.

- Не боись, - я замахнулась и ударила не очень сильно, стараясь, чтобы выходило без оттяжки. Не хватало мне спину ей развалить. Тут главным все же воспитательный момент должен быть, немного болевой, а не уродующий. Девочка дернулась всем телом, коротко простонала, но вопль задавила в себе. - Больше положенного не прилетит. Десятка с нее вполне хватит.

Я, не слишком торопясь, отсчитала положенные десять ударов ремнем, когда неспешно оно доходчивей выходит. После пятого удара Агнесс не смогла удержаться от воплей, и все-таки начала вскрикивать, а на последних двух - уже выла на одной ноте. Когда я закончила, сестры отпустили ее, но девочка лежала, не шевелясь, и жалобно всхлипывала. Ничего, полежит, подышит и отойдет, я ж не сильно. После порки даже рубцов не осталось, лишь кожа была красной, как после бочки с очень горячей водой. Знаю что больно, сама на себе не раз проверяла, но только после подобной процедуры ум, как наждаком прочищает. Сразу становишься послушной, исполнительной, не человек, а золото.

Еще немного повалявшись на вытяжку, девочка свернулась на кровати клубочком и горько заплакала, а мы, не обращая на это никакого внимания, продолжили заниматься сборами.

- Вы монстры! Самые настоящие монстры! - неожиданно для нас выкрикнула Агнесс, ни к кому не обращаясь. Мы ни как не прореагировали, а она тем временем продолжала: - У вас души нет! Садисты! Вам абсолютно наплевать на меня! Вы звери!

- Ах вот, значит как?! Нам наплевать на тебя?! - взвилась я. Своими выкриками, особенно последними она опять умудрилась вывести меня из себя. Похоже, я так не злилась, когда мы обнаружили, что она самовольно ушла. - Значит мы садисты?

- Да! Вы самые настоящие садисты! - подтвердила она, между всхлипами. - Вам все равно, как я себя чувствую! Вам все равно, что мне больно!

- Значит нам все равно?! Ах ты, маленькая и неблагодарная дрянь! Вы посмотрите на нее! Это нам-то все равно?! - я вновь разошлась не на шутку, даже вечно спокойная Гертруда оторвалась от своих дел и начала недобро поглядывала на нее. Юозапу так вообще чуть ли не паралич хватил, она недвижно застыла возле своей кровати. - Да если бы нам было все равно, если бы мы не беспокоились за тебя, не стали бы бегать сломя голову по городу и разыскивать по всем закоулкам! Бросили бы тебя там, к едрени матери, и уехали подобру-поздорову! И бултыхалась бы, сколько твоей душеньки угодно! Сидела б и ждала, когда придут добрые дяди инквизиторы и поведут тебя в пыточную!

- Можно подумать вы лучше?!

- Паршивка! Мы всеми силами оберегаем ее, можно сказать нянчимся как с