Игра титанов: Вознесение на Небеса - Хейзел Райли

Будто предугадывая мою реакцию, Хайдес оттаскивает меня на метр от Гермеса. Арес держится рядом, настороже. Я всё же обижаюсь: неужели они думают, что я сорвусь и наброшусь с кулаками?

Я сглатываю комок и давлю слёзы:

— Поняла.

— «Поняла»? — переспрашивает Гермес, поражённый, как и остальные.

Я ранена. Не скрыть. Он поставил Ньюта под удар. Он знал — и всё равно помог отцу. Почти намеренно.

— Ты позволил втянуть моего брата во всё это дерьмо, — говорю хрипло. Прочищаю горло. — Ты допустил это. Но обманул его Аполлон. И если бы в ту ночь я встретила тебя, а не его, ты бы сделал так, как я просила. Ты бы не перекрутил мои слова, как сделал он. Как бы больно ни было слышать твоё признание, я знаю: то было порывом. Ты бы не бросил Ньюта в лабиринт.

Плечи Гермеса опускаются. Он судорожно ищет слова.

— Хейвен, прости меня…

Движение слева привлекает моё внимание. Аполлон развязывает петлю у шеи Реньи. Осторожно помогает ей сойти с табурета, хоть тот и невысок. Девушка дрожит, как осиновый лист. Аполлон вытаскивает из заднего кармана блокнот и ручку, расписывается на чеке.

— Помни, держи этот «маленький» секрет при себе. Я уже объяснил последствия. И знай: я узнаю, если ты меня предашь.

Ренья хватает деньги и энергично кивает. Она напугана — и я её понимаю. В следующую секунду ноги сами несут её прочь, в темноту. Её силуэт растворяется в ночи.

— Было забавно, правда? — протягивает Аполлон. — Подумайте: впереди ещё куча маленьких и больших правд. К счастью, у нас полно времени, верно? — Его взгляд скользит по нам всем. — Но сейчас на табурет будете вставать вы.

— Да сейчас, иди в жопу, — выплёвывает Арес. Зевс тут же оказывается у него за спиной и перехватывает за руку.

Аполлон тихо смеётся и в очередной раз делает вид, что не слышит его:

— Хайдес, почему бы тебе не подняться на эшафот?

Ещё секунду назад Хайдес держал меня в кольце рук, теперь я переворачиваю ситуацию. Упираюсь в его захват и встаю перед ним щитом, будто действительно могу остановить его.

— Нет! — срываюсь на крик.

— Аполлон, ты перегибаешь. Он наш брат, — поддерживает меня Афина. Обычно несокрушимая — голос всё такой же острый, как лезвие, — но лицо сведено ужасом.

— То есть за него ты переживаешь, а за невинную студентку — нет? — парирует он задумчиво. — Любопытно. И разочаровывает, Афина.

Я вцепляюсь в Хайдеса, ногти впиваются в вязаный узор его свитера. Он склоняет голову, подносит губы почти к самому моему уху.

— Тише, любовь моя, — хрипло шепчет. — Со мной ничего не случится.

— Да, ничего не случится, потому что ты туда не пойдёшь, — говорю так, чтобы слышали все, особенно Аполлон. — А почему бы тебе самому не раскрыть секрет? — подталкиваю его. — Ты утверждаешь, что мы все предатели. «Все» — это и ты тоже. Давай правду, которую прячешь, если считаешь себя самым правильным из братьев.

— Учитывай: признание, что твои длинные волосы — это дешёвые накладные пряди, за секрет не засчитывается, — огрызается Арес с хищной ухмылкой. Зевс хлопает его по спине.

К моему огромному удивлению, Аполлон садится на деревянный табурет. Вытягивает длинные сухие ноги, прикусывает губу. Время вязнет — мы ждём, когда он хоть что-то скажет или сделает.

— Моя правда в том, что скрываю я не гадость — в отличие от ваших секретов. И в отличие от того, в чём вы за пару дней успели меня обвинить, только потому что Арес нашёл в моей комнате маску Минотавра.

— Докажи, — не отступаю. — Скажи эту правду, которая делает тебя лучше всех.

Он улыбается — широко, с двумя ямочками по краям. И улыбается мне.

— О, ты больше всех скажешь мне «спасибо», Хейвен. Потому что без меня Хайдес уже давным-давно был бы мёртв. Ты бы его никогда не встретила. Что, учитывая, во что ты сейчас вляпалась, могло бы быть и к лучшему. Но не думаю, что ты это так воспримешь.

— О чём ты? — спрашивает Афина.

Аполлон устраивается поудобнее:

— Когда нас усыновили, в лабиринт первым отправился я. Мы уже подружились: две недели жили в одной комнате до игры. Узнав об «экстра-испытании», которым надо было доказать родителям, что мы достойны усыновления, мы дали клятву. Хайдес признался, что у него беда с ориентированием и что он наверняка не выберется. Я пообещал помочь, если понадобится. И понадобилось.

Он делает длинную паузу, и мне хочется кинуться к нему и встряхнуть — настолько я горю узнать концовку.

— Когда я проходил лабиринт один, взял с собой красный шнурок. Попросил у одного из слуг, что приносили нам еду. Привязал к входу и разматывал по мере того, как находил верный путь — до самого конца. И Хайдес им воспользовался, разумеется.

У меня челюсть готова стукнуться об землю. Позади я чувствую, как Хайдес отпускает меня и замирает — по лицу проходят десятки эмоций.

— Шрам, — продолжает Аполлон, рассеянно кивнув в сторону брата. — Ты, видимо, что-то напортачил в играх внутри. Часа через полтора поднялось облако дыма, и последняя секция вспыхнула. Последний пролёт перед выходом полыхал. Щёлку, чтобы протиснуться, едва можно было назвать щёлкой. Я видел твоё худое тело, ты лежал, не зная, что делать. Пламя только разрасталось. Или сгоришь там, или прёшься сквозь. И по лицу я считал: ты готов сдаться.

— Доверься мне. Иди, — глухо говорит Хайдес.

Мы с Аресом переглядываемся, не понимая. Разговор — будто уже только между ними, между Хайдесом и Аполлоном. Вмешайся мы — не заметят. Я беру Хайдеса за руки, он не реагирует.

— Я заорал тебе: «Доверься мне. Иди!», — Аполлон снимает все сомнения. — И ты попробовал. Тебе было всего семь, но упрямство льва. Ты пополз сквозь, огонь начал тебя жрать. Ты тут же отпрянул, и я рванул обратно в лабиринт, чтобы помочь, проклиная Кроноса и Рею, — у меня сердце спотыкается. — Я крикнул: ползи боком — с одной стороны пламя слабее. Ты подставил огню левую часть. И как только половина тела прошла, я схватил тебя за руки и выволок наружу.

Хайдес качает головой; в шоке выпускает мои пальцы. Закрывает лицо и опускается на колени, будто ищет точку опоры, чтобы не распасться.

— Я ничего не помню… Только огонь, — слышу знакомый излом в голосе. Он сейчас заплачет.

— Чёрт, вот это любовь, — комментирует Арес. — Ты в шестнадцать мне ключицу сломал, — кидает Зевсу.

— Арес! — одновременно шикнули на него братья. — Не время, твою мать, — добавляет Гера.