Игра титанов: Вознесение на Небеса - Хейзел Райли

Девять вечера, когда я наконец решаю подняться с пола и закончить своё добровольное затворничество. Выбрасываю три использованных платка и пустую пачку от чипсов, что послужили мне обедом, потом закидываю сумку на плечо и выхожу из планетария.

Экзамен я завалила. Стоило мне щёлкнуть колпачком синей ручки и взглянуть на первый вопрос в бланке, как в голове всё обнулилось. Или нет — не обнулилось, а вытиснилось словами Гипериона. Три часа я просидела, стиснув ручку в вспотевших пальцах, ни на секунду не двигаясь, пока мысли гнали друг друга по кругу, не оставляя ни малейшего просвета.

Я сдала пустой лист. Вышла из аудитории и спряталась в западном крыле, в планетарии. Всю жизнь я полагалась на одно: на свою способность учиться и показывать результаты. Я никогда не проваливала экзаменов. И в каком-то странном смысле ощущение поражения даже утешает. Оно отвлекает от брата в коме, от Кроноса, что собирается меня удочерить, от игры в лабиринте и от прочих проблем, которые висят на мне каждый день. Пожалеть себя как обычную студентку, у которой единственная беда — сдать экзамен и построить будущее, — это теперь роскошь.

Как бы я ни была сильна в Играх, голос внутри шепчет, что лабиринт наверняка обломает мне крылья. И вовсе не факт, что я выберусь из него живой. Так что да, страдать из-за проваленного экзамена — это даже терапевтично. Хоть и унизительно. Но сейчас мне отчаянно нужно быть среди других, и я иду в столовую.

Когда распахиваю двери, все Лайвли сидят за своим привычным столом. Там же Лиам.

Хайдес встаёт и отодвигает для меня стул. Я благодарю его шёпотом и избегаю взгляда.

— Ну, как прошли экзамены? — интересуется Посейдон с набитым ртом. В руках у него пончик с голубой глазурью.

Я колеблюсь. Хочу, чтобы первым ответил Хайдес: тогда внимание переключится на него, и, возможно, меня обойдут стороной.

Не знаю, понимает ли он мои мысли, но он чешет подбородок и кривится:

— Меня завалили.

Я резко поворачиваюсь к нему. Остальные тоже поражены. Слишком поражены: похоже, Хайдес Малакай Лайвли всегда сдаёт экзамены. Но сам он только пожимает плечами:

— Я плохо готовился. У всех у нас сейчас тяжёлый период. Провалить университетский экзамен — нормально. В следующий раз справлюсь лучше.

Эти слова явно предназначены мне, а не остальным. Он понял, что и у меня всё пошло наперекосяк?

— А ты… — начинает Лиам.

Хайдес наклоняется вперёд к нему:

— Вкусный у тебя пирог, Лиам? С какой начинкой?

Лиам застывает, то ли оттого, что Хайдес вдруг так мирно с ним заговорил, то ли от самой странности вопроса. Вилкой он держит на весу кусок пирога.

— Эм… кажется, ягоды. Да, вкусный. Хочешь попробовать?

Хайдес бросает на меня взгляд — мгновенный, но я его ловлю. Потом берёт вилку из рук Лиама и съедает кусок. Мы все молчим, и я уверена, что не только мы: студенты за соседними столиками тоже заметили эту сцену. Наконец Хайдес возвращает вилку и откидывается на спинку стула.

— Да, очень вкусно. Наша мать всегда пекла яблочный пирог на дни рождения. Это самый лучший десерт, что я когда-либо ел.

У Гермеса загорается лицо:

— Боже, как я люблю мамины пироги.

— Представляю эту сумасшедшую за выпечкой, — вставляет Арес, до сих пор молчавший. — А Саркофаг что делал? Надевал красный плащ и ходил по саду с корзинкой собирать яблоки?

Посейдон взрывается хохотом. Рядом Зевс прячет улыбку, опустив голову, но плечи его предательски дрожат.

— Хейвен? —

Шёпот Хайдеса звучит у самого уха. Я не заметила, как он придвинулся. Его ладонь ложится на мою, и я замечаю, что из салфетки я накрошила целую кучку клочков.

Я не отвечаю. Ни слова.

Стул рядом со мной резко скребёт по полу. Хайдес поднимается, возвышается надо мной и протягивает руку:

— Пошли.

Это единственное, что он говорит.

— Пропустим часть, где ты спрашиваешь «зачем». Ты и так знаешь. Просто вставай и иди.

Остальные за столом делают вид, что не слушают, хотя всем очевидно интересно. Кроме Лиама и Гермеса — те таращатся открыто.

Хайдес придерживает дверь и выпускает меня первой. Потом снова берёт за руку и ведёт по коридору прямо в сад. Народу почти нет, и мы быстро находим свободную скамью.

Уже сидя рядом, подальше от всех, я обретаю голос:

— Ты ведь не завалил экзамен, да?

— А ты завалила, правда? — мягко парирует он. — Думаешь, я не заметил, что с тобой что-то не так, ещё когда ты вошла в столовую?

— Я это учла, да. Ты хороший наблюдатель.

— Особенно когда речь о тебе.

— Зачем ты солгал? Зачем сказал, что тебя завалили?

Хайдес обнимает меня за плечи и кладёт подбородок мне на макушку:

— Чтобы никто не заставил тебя невольно рассказывать о том, о чём ты не хотела.

Я невольно улыбаюсь, и он этого не видит:

— У меня в голове всё стерлось, Хайдес. Всё, что я учила… исчезло. Я три часа сидела каменной и потом сдала пустой лист. Это было ужасно.

Две ладони берут моё лицо и поднимают его вверх. Он смотрит на меня с такой нежностью, что сердце сжимается, и большим пальцем гладит мою щёку:

— Знаешь, на своём первом экзамене Гермес зашёл в кабинет профессора, выслушал вопрос и молчал как рыба. Пять минут. А потом его вывернуло прямо на пол от нервов.

Я таращу глаза. Хайдес лишь разводит руками:

— Бывает с каждым, Хейвен.

Он целует меня в лоб. Его губы мягко касаются кожи, и я закрываю глаза, мечтая, чтобы он никогда не переставал.

— Ты сможешь пересдать в следующем месяце. И, как я уже сказал сегодня утром, тебе повезло: твой парень получил за «Конституционное право» высший балл. Неужели ты не чувствуешь себя счастливицей?

Я делаю вид, что задумалась:

— Думаю, тебе стоит бросить юрфак и пойти в парикмахеры.

Хайдес не моргает. Он залезает в задний карман джинсов:

— Да, вот прямо тут у меня заявление об отчислении. Смотри, Хейвен.

То, что он вытаскивает, оказывается его средним пальцем.

Прядь светлых волос падает ему на глаз, частично его скрывая. Его губы приоткрыты, и на меня обрушивается его горячее дыхание. Я стираю расстояние и целую его, желание настолько острое, что всё моё тело дрожит. Хайдес тут же проникает глубже, его язык ищет мой, а ладонь обхватывает затылок, чтобы удержать меня ближе. Мы стонем одновременно.

— Хейвен, Хейвен, Хейвен… — шепчет он мне в губы, потом прикусывает их и оставляет на