Игра титанов: Вознесение на Небеса - Хейзел Райли

— Идём за Хейвен, — решаю наконец, сжав зубы так, что готов их переломать.

Мы с Аресом вылетаем из оранжереи, Афина — следом. Сад тонет во тьме. Фонари, которые должны освещать дорожки, погашены. Странно. Такого ещё не было. Мы включаем фонарики на телефонах и начинаем звать Хейвен. Расходимся в разные стороны — но это лишь уловка для собственного мозга. Я отлично знаю: её здесь нет. Этот уголок сада невелик. Если ни один из нас на неё не наткнулся, значит, она уже ушла.

Сердце колотится так, будто хочет пробить рёбра. Каждый удар — о грудную клетку. Пот выступает на лбу и у корней волос, ладони скользкие — iPhone вырывается и падает на пол. Поднимаю его на лету и снова влетаю в оранжерею, уже в панике. Где Хейвен?

Чтобы не сорваться, твержу себе: речь об Аполлоне. Даже если бы он и был Минотавром — что невозможно, — он не причинит Хейвен вреда. Он всегда её защищал. Останавливал Игры ради неё. Не тронет.

Я начинаю кричать ещё до того, как добегаю до остальных, сгрудившихся у входа:

— Нужно срочно…

Голос обрывается. Хейвен здесь. Стоит между Гермесом и Герой. Остальные сомкнулись вокруг, как будто она принесла с собой секреты вселенной.

Арес и Афина настигают меня — тоже готовы поднимать тревогу. Оба бледнеют, заметив Хейвен целой и невредимой.

— Что случилось? — спрашивает Афина.

— Я говорила с Аполлоном по телефону, — сообщает Хейвен; понимаю, что это для всех, не для нас с Афиной — мы и так знали. — Это было… странно.

— «Странно» — это как? Если он признался, что любит секс в бычьей маске, можешь вздохнуть спокойно, — отрезает Арес. На вопросительные взгляды лишь отмахивается: — Вернёмся к этому позже.

Лицо Хейвен двусмысленно. Я знаю её достаточно, чтобы понять: ей немного страшно — и под этим страхом шевелится любопытство.

— Он сказал, что уехал из Йеля на несколько дней, — продолжает она. — Не знает, когда вернётся.

Что?

Мы с Гермесом и Афиной переглядываемся. Это не в стиле Аполлона.

— Простите, а можно меня просветить: в чём вообще польза этого парня для семьи? — вскипает Арес, поднимая руку, как школьник, который просит слова. — И главное: в чём заключаются его Игры?

— Мы и сами толком не знаем, — мнётся Герм.

Его смятение цепляет и меня: вдруг становится тесно, надо двигаться — стоять не могу. Чтобы отвлечься, беру слово:

— У каждого из нас здесь, в Йеле, по пятницам — свой «игровой» вечер. У Аполлона тоже, но он никогда не хотел его проводить. И не объяснял, что это за игра. Обычно мы тянем шахматные фигуры — чтобы решить, кто отвечает за вечер. Имя Аполлона выпадало всего три раза за всё время. И все три раза он отказывался, передавая очередь кому-то из нас.

— И это вам не показалось странным? — рычит Арес, будто мы все идиоты.

— Нет, — Афина становится между ним и нами, раздражённая его тоном. — Аполлон никогда не любил, как мы «играем» со студентами Йеля. Он не одобрял наши вечера и унижения. Поэтому и вмешивался, чтобы помочь Хейвен.

Все молчат. Арес готов продолжать наезжать, но его взгляд срывается на Хейвен — и я ясно вижу облегчение от того, что с ней всё в порядке.

Зевс выходит вперёд, нахмурившись:

— Может, ему плохо, и ему нужно побыть одному. — Обращается к Аресу: — Почему ты так подозрителен?

— Потому что в Греции я по пьяни перепутал двери и попал в его комнату. Порывшись в ящиках, нашёл маску Минотавра.

Об этом знали только я и Афина. Реакция остальных была бы забавной, если б не такое напряжение. Все ошеломлены — кроме Хейвен. У неё хмурый лоб, словно сама мысль о предательстве со стороны Аполлона — нелепость, даже оскорбление.

— Нет… Нет-нет, — выдыхает она.

— Возможно, его подставили, — предполагает Зевс, оглядываясь. — Настоящий Минотавр мог положить маску в комнату Аполлона, рассчитывая, что её найдут. И, возможно, этот человек сейчас среди нас.

Лампа на потолке подрагивает.

— Я сейчас обмочусь, — признаётся Лиам. — Это жутко и очень страшно. Но клянусь: я не Минотавр.

Зевс хлопает его по спине:

— Спокойно, Лиам. В этом мы не сомневались.

— Это невозможно, — наконец говорит Гермес. — Минотавра нет среди нас. И Аполлон — не он. Скорее всего, брату просто плохо, ему нужно время. Он такой. Оставь его на вершине горы со спальником — и он там прекрасно проживёт. — Он уговаривает самого себя. Как и мы с Афиной, он ещё держится за надежду.

— А если… — тихо произносит Хейвен. — А если это и есть его Игры?

Пытаюсь уследить за мыслью:

— Это — что? Лабиринт Минотавра? Не сходится.

Она энергично мотает головой:

— Если его Игры — это… двойная игра?

Глава 32. МАЛЕНЬКИЕ ВЕЩИ

Аполлон — одна из самых многогранных фигур мифологии: он соединяет в себе свет, музыку, пророчество и месть. Его влияние ощутимо во многих аспектах древнегреческой культуры и до сих пор остаётся значимым образом в литературе и искусстве.

Прошло два дня с того момента, как я говорила с Аполлоном по телефону, и он сказал, что уедет из Йеля на какое-то время. Хайдес, Афина и Гермес продолжают звонить ему и писать сообщения — безрезультатно.

Впрочем, неудивительно: Гермес не удержался и отправил ему:

Арес нашёл маску Минотавра в твоей комнате в Греции. Что это, чёрт возьми, значит, Аполлон? Ты должен нам объяснить.

Дать Аполлону понять, что мы считаем его предателем и подозреваем в интригах, — явно не лучший способ заставить его вернуться в Йель. Хайдес первым отчитал Гермеса, но, после двадцатого отклонённого звонка, оставил на автоответчике короткое и предельно ясное:

«Тащи свою грёбаную задницу сюда, пока мы не приехали за тобой сами».

Я же решила промолчать: голова отказывается принять, что Аполлон мог предать. Не имеет смысла — чтобы он оказался Минотавром. Не имеет смысла — чтобы действовал за спиной у братьев. Он всегда твердил, что против Игр и всех этих унижений.

Перед зеркалом в ванной поправляю волосы и брызгаю на шею три капли духов. Сегодня у меня первый экзамен года — по конституционному праву. При всех событиях последних недель я изо всех сил старалась готовиться. Я из тех студентов, кто ночи проводит за книгами не ради оценок, а потому что учусь здесь по стипендии. И если не покажу результат — её у меня отберут. Ошибаться мне нельзя. Даже если жизнь катится