Неистовые. Из огня да в полымя - Алиса Перова

— Не отвечай! — я отдёргиваю руку, но звонок уже смолкает. — Я сам… потом.

— Когда потом, Гена? — в голосе Дианы я слышу укоризненные нотки и нервничаю ещё больше.

— Сегодня… только чуть позже. Мне надо собраться с мыслями. А хотя нет, я лучше сейчас напишу… э-э… в смысле, ты напиши, а я скажу, что надо.

— Хорошо, — Диана пытается забрать у меня мобильник, и я неохотно уступаю. — Какой у тебя пин-код? Надо разблокировать.

— Только от себя ничего не пиши, мне надо подумать, — предупреждаю снова и диктую пин.

— Ген, здесь от твоей мамы три сообщения и два пропущенных от Жени.

— С Жекой потом… что в сообщениях? — чувствую, как разгоняется сердце. Только бы дома ничего не случилось.

— «Сыночек, у тебя всё в порядке?» — читает Диана. — Ген, она это ещё вчера написала.

Вот и не верь после этого материнскому сердцу. Я представляю, как она успела себя накрутить, когда я не ответил. А я даже не позвонил ей вечером, как обычно.

— А сегодня что написала? — спрашиваю у Дианы.

— Что сильно волнуется и очень просит тебя позвонить. Ген, ты должен срочно ей позвонить.

— Сам знаю, — огрызаюсь и едва сдерживаю рык от огненной боли в глазах. — Я пока не могу, она меня в секунду просчитает. Мне ещё надо придумать, что сказать. Давай пиши сообщение.

— Гена…

— Пиши, сказал! У неё из-за меня и так сердце слабое, так на хрена ей знать правду? А потом… может, ещё всё обойдётся. Ну а если нет, тогда и расскажем. Другое дело — если б ей надо было со мной попрощаться… Но мне ведь не грозит летальный исход?

— С ума сошёл?! Я же сказала, что ты будешь как новый.

— Вот и рисуй тогда письмецо, — говорю уже спокойнее и начинаю диктовать: — «Мамуль, прости, замотался и не видел сообщений…» Написала?

— Да.

— Дальше пиши: «Перезвоню через пару часов. Сейчас не могу говорить. Люблю тебя, — делаю паузу и со вздохом завершаю: — твой Котёнок».

Где-то в стороне раздаётся сдавленное хрюканье.

— Кто ещё здесь?! — я сжимаю кулаки, уже представляя глумливую рожу мелкого упыря. — Я, бля, слепой, но не глухой!

— Дружище, прости, — покаянно звучит голос Фила. — Я не хотел влезать и, честное слово, мне не смеш…но…

И, не договорив, он начинает ржать, как бешеный конь. Я и сам понимаю, что котёнок из меня, мягко говоря, сомнительный. Скорее уж слонёнок. И хотел бы психануть, но губы уже растягиваются в предательской улыбке.

— Ди, ну не смотри на меня так, — сквозь смех просит Феликс и снова мне: — Гена, ну если хочешь, можешь снова зарядить мне в бубен.

— Ладно, проехали, — я отмахиваюсь, пряча улыбку. — «Котёнок» — это из детства пошло, а тогда я был ещё милым, белым и пушистым. И, кстати, извини за вчерашнее. Крепко я тебя приложил?

— Половина лица синяя, — подсказывает Диана, а я виновато развожу руками.

— Бес попутал.

— Нормально всё, — весело отзывается Фил. — Это даже бодрит. А то в последнее время всё стало слишком чинно и благолепно. И, между прочим, я тоже думаю, что твоей маме пока необязательно знать всю правду.

— Вот именно, — я киваю и спохватываюсь. — Диан, ты где? Ты отправила сообщение?

— Отправляю…

— Погоди, смайлик поставь с поцелуем. Я всегда такой ставлю.

— Готово, — объявляет она. — А Стефании ты не хочешь отправить смайлик?

Я ждал этого вопроса и боялся.

— Нет, я позвоню ей, — и поясняю уже жёстче: — Сам позвоню.

А Фил подкидывает дровишек в жаровню:

— Между прочим, она ждёт нас сегодня.

— Знаю. Сказал же, что позвоню. Мне надо обдумать, а пока закрыли тему.

— Только недолго думай, — почти с угрозой предупреждает Диана и проводит ладонью по моей груди. — А сейчас, может, расскажешь, почему ты весь мокрый с головы до ног?

— А вы попробуйте искупаться в рукомойнике, да ещё и с помощью одной левой руки.

— Я могу помочь тебе принять душ, — вклинивается Феликс, а я прикусываю готовый сорваться с языка стёб.

— Сам справлюсь, только надо с душевой кабиной разобраться.

— Вообще-то, ты сейчас лежать должен, — Диана включает строгую училку и пытается сдвинуть меня с места. — Фели, помоги ему переодеться, а то сейчас процедуры начнутся.

— Только пусть без уколов, — прошу я, — а то у меня от них мозги плавятся, и я тупею.

— А от боли не тупеешь? Тебе колят обезболивающее.

— Вот зачем ты сказала? Теперь ещё сильнее болит, — я морщусь, сжимая ладонями виски и усмиряя желание вдавить кулаки в глаза. — Ладно, пусть кольнут ещё разок.

— Салют! — позади меня звучит голос Реми. — Есть отличные новости. Гена, как самочувствие? Ты готов к позитивным новостям? О-о, а ты что обоссался, что ли?

Боль, помноженная на раздражение, — не лучший помощник в дипломатии, однако я изо всех сил стараюсь владеть лицом и голосом:

— Как видишь, мелкий. Решил пустить энурез на самотёк. Ну а что мне теперь… глаза не видят — душа не болит.

— Реми, новости давай, — напоминает Феликс.

— Завтра утром нашего костолома ждут в Гамбурге. Это я о тебе, Гена, если ты вдруг не понял. И можешь не благодарить, это Мышка заставила Хосе решать твои проблемы, а я лишь добрый вестник.

— Реми, — прерывает его Диана, но тот быстро переходит на немецкий и теперь лает резко и непонятно.

Что они ещё от меня скрывают? Мне хочется присесть куда-нибудь, а не стоять столбом посреди палаты, но, потеряв ориентир и опору, я не понимаю, куда мне двигаться. А пацан снова переходит на знакомый мне язык:

— А за мою руку, крокодил, сочтёмся, когда прозреешь. У меня вывих, между прочим.

— А-а, так рука, всё-таки, цела? Было б тогда, о чём базарить.

Мучительные процедуры я выношу стойко и почти не реагирую на боль. Возможно, потому, что правым глазом мне удаётся различить очертания врача. Однако моя радость продолжается ровно до того момента, пока я снова не слышу это страшное слово «некроз». Звучит фатально.

Помню, лет