Ключи от кадиллака - Валерия Аристова

дождавшись окончания трапезы, а иначе это действо назвать было невозможно, он, наконец, добрался до своей комнаты. Вернее, до комнаты Мейбл, куда отнесли его вещи. Голова трещала, будто в нее весь день забивали гвозди. Перелет через океан, день в Париже и обед в замке окончательно добили его. Чужая страна, чужая речь, чужие люди... Он с трудом дополз до кровати, упал на нее, обхватив руками подушку. Он слышал журчание душа, звуки шагов Мейбл, но не сумел дождаться ее, провалившись в глубокий сон без сновидений.

Глава 7

— Мы поедем в Париж, — Ральф лежал в постели, обнимая Мейбл, и впитывая счастье, исходящее от нее, каждой клеточной обнаженной кожи.

— Дядюшка расстроится, — сказала она.

Ральф незаметно для Мейбл скривил губы.

— Ты обещала показать мне Версаль и Фонтебло. Отсюда далеко добираться.

— Чуть больше часа по шоссе, — она потянулась и повернулась к нему лицом.

Синие глаза Мейбл сводили его с ума. Он готов был для нее на все. На все, только бы она хоть раз в год смотрела на него так — влюбленно и нежно. Мейбл улыбнулась.

— Париж намного романтичнее, — сказал Ральф, — прошу тебя...

— Ну хоть два дня тут побудем. Дядя Патрик любит, когда в замке много народу. А так все скоро разъедутся, и снова оставят его одного, - Мейбл вздохнула, — поэтому я живу с ним.

— Ты постоянно тут живешь? — Ральф оглядел расписные потолки и длинне шторы в цветочек.

— Да. В Париж езжу на электричке. Станция тут недалеко, утром дворецкий меня подвозит.

Слово дворецкий сильно резануло слух. Он поморщился.

— Но ради тебя я готова отправиться в Париж на неделю, - Мейбл прижалась к нему, ища его губы, — Париж — город любви, ведь так? А я так тебя люблю!

Позже, когда в комнату постучали и пригласили их к завтраку, и когда завтрак в узком кругу семьи, насчитывающем человек двадцать, завершился, Мейбл повела Ральфа в свою мастерскую.

— Я сделала мастерскую в башне. Там много света, окна со всех сторон, можно выбирать освещение, как пожелаешь, — говорила она, ведя его какими-то переходами, — а тут у нас картинная галерея. Предки интересовались живописью, так что я не уникум. Собирали картины известных художников. Тут даже Мане есть и Рембрант.

Ральф ничего в искусстве не понимал, но даже его заинтересовали оригиналы, которые принадлежали семье его невесты. Рембрант был представлен портретом женщины в старинных одеждах, а Мане — какими-то мазками, в которых с большой натяжкой можно было что-то разглядеть. Он пожал плечами.

— В следующий раз предупреждай, если у тебя будут еще подобные сюрпризы, — сказал он, разглядывая картины.

Мейбл нахмурила брови.

— Ты о чем?

— Почему ты не рассказывала про замок и дядю-герцога? Ты, значит, тоже герцогиня или там, графиня.

Мейбл рассмеялась.

— Да, со стороны отца я очень знатного рода. Но отец — младший сын младшего сына. Так что тут рассчитывать ни на что не приходится.

Он смотрел на нее, так хорошо вписывающуюся в интерьеры замка. Про себя он ничего подобного сказать не мог. Он был чужд роскоши, и предпочел бы, чтобы и Мейбл не оказалась родственницей аристократов. Ему было проще воспринимать ее, как обычную одноклассницу, чем как племянницу какого-то там герцога, фамилию которого он забыл, как только услышал. Если Мейбл сделать прическу, как даме с портрета, одеть бархатное платье с рукавами и жемчужные бусы, то можно представить ее героиней произведения Дюма.

Ральф растерялся, пытаясь осознать, что Мейбл, его Мейбл, только недавно делившая с ним постель, — часть истории этого огромного замка. А если она часть истории, то никак не сможет стать его частью. Он сжал ее руку. Стены замка давили на него, хотелось вырваться, как можно скорее. Он слушал щебетание Мейбл, которая спешила по лестнице, и наконец распахнула перед ним дверь мастерской.

Тут все было пронизано духом творчества. Повсюду висели картины, видимо написанные Мейбл, стояли треноги, лежал фотоаппарат, которым она заснимала картины.

— Я советуюсь с профессором, который меня курирует. Но не могу приглашать его каждый раз, когда мне надо, — пояснила она. Поэтому делаю фотографии, чтобы он подсказал мне, как правильно.

Мейбл писала в легком светлом стиле. Картины были прозрачными, созданные крупными мазками, иногда не сочетающимися между собой.

— Ну как?

Ральф молча разглядывал портрет какого-то молодого человека.

— Это мой кузен, — сказала Мейбл, проследив его взгляд, — говорят, сильно похож получился. Но я еще не доработала. Отдам ему, когда закончу.

Сколько, интересно, у нее кузенов? И все ли они так красивы? На портрете был молодой парень лет двадцати пяти, черноволосый, черноглазый, в костюме и с папкой бумаг под мышкой.

— Он — адвокат, — рассмеялась Мейбл, следя за его лицом, — поэтому я изобразила его таким, каким привыкла видеть.

Картины Ральфу скорее понравились. Он долго размышлял, видел ли где-нибудь подобное, и пришел к выводу, что, видел. Но стиль Мейбл был легок и приятен, картины нее не производили давящего или гнетущего впечатления.

— Ты прекрасно рисуешь, — сказал он.

Мейбл расцвела. Улыбка ее стоила того, чтобы похвалить ее работы. Ральф обнял ее за талию и поцеловал, не устояв перед искушением.

— Обещаю стать известной художницей, — засмеялась она.

Ральф отвернулся. Он не сомневался, что Мейбл станет ею. Ведь у нее дядюшка — настоящий герцог. Ему стоит только поднять трубку и позвонить нужному человеку, чтобы картины Мейбл оказались на самой престижной выставке. Там, куда другие художники будут пробиваться годами, и, возможно, никогда не пробьются. Достойны ли ее картины таких побед? Он не знал.

— Я уверен, что ты прославишься на весь мир, — проговорил он, сдерживая желание поделиться с ней своими размышлениями, — а теперь давай все же поедем в Париж!

Остаток каникул они провели в Париже, то ездя по достопримечательностям, то целыми днями оставаясь в постели, и выбираясь из нее, только чтобы дойти до ближайшего ресторана. Тут, в гостинице среднего класса, Ральф чувствовал себя лучше. Мейбл тоже казалась ему не средневековой принцессой, а обычной девушкой. Ему не хотелось видеть ее в бархате и шелке, с жемчугами на шее. Она была просто Мейбл - в джинсах, жакете и блестящих ботинках. Волосы ее кольцами падали на плечи, а глаза сияли, когда она смотрела на него.

— А давай поженимся через год? — спросила она, когда они бродили по залам Версаля.

— Не рано?

— Нет.

— Давай.

 

Улетая на самолете обратно в Бостон, Ральф смотрел вниз, туда, где оставалась Мейбл. Где-то там она ехала в электричке к своему знатному дяде, в мастерскую в башне замка.