Сдалась орку по собственному желанию - Мария Авенская

Река перед глазами вдруг шевельнулась.

Тонкая серебряная нить словно вышла из самой воды, это не сон, не наваждение, а зов, который я знаю давно, как запах печёного хлеба.

— Элирэнна… — прошептал ветер. — Дочерь луга. Та, что слышит траву.

Я встала. Платок сполз на плечи. Рагхар не двинулся, только коротко кивнул:  иди, я здесь .

Подошла к воде. В отражении две серьги и девчонка, у которой наконец перестали дрожать колени. Я вдохнула и впервые ответила сама:

— Я слышу. Но меня зовут Мэл.

Из густой тени ив вышла женщина с цветущей веткой в волосах. Лицо — как у меня, только старше и спокойнее. На шее кулон, листочек из серебра

— Дневное имя — Мэл, — сказала она мягко. — Ночное — Элирэнна. Мы не звали тебя уйти. Мы звали — принять.

— Принять — что? — голос не сорвался: видимо, ему тоже захотелось знать.

— Себя целиком, — кивнула женщина. — Ты — из двух дорог. Идёшь сразу обеими — значит, идёшь верно.

Река вздохнула. За спиной тихо присела трава - это Рагхар встал рядом, не входя в круг света. Женщина посмотрела на него долго:

— Береги её. Она — держит мосты.

— Берегу, — ответил он..

Женщина сняла с шеи листок и протянула мне. Металл холодил ладонь.

— Когда позовёт ночь — надевай. Когда звенит день — оставляй в мешочке.

Я кивнула.

Ветер смягчился. Зов не исчез — улёгся. Как река, вошедшая в берег.

Женщина улыбнулась и исчезла.

— Ну что, Мэл, — хмыкнула за моей спиной Глаша, «просыпаясь», — раз ты теперь законно замужняя, пора уже пирожков напечь. Народ голодный.

***

К полудню нас встретили трое разведчиков Скальной Тени. Они просто вошли в нашу скорость, кивнули Рагхару, посмотрели на меня — без “ах” и “ох”, деловито. Один, правда, понюхал кошку и получил когтем в нос.

К вечеру шатры клана вынырнули из марева — не хаос, а строгие круги, как узор на моей серьге.

Женщины молча вынесли воду и ткань, чтобы мы освежились с дороги. В этот же вечер женщина из круга повязала мне узкий пояс в знак принятия в клан.

А утром ко мне в шатер пришли с детьми, чтобы я вылечила царапины на коленях, локтях, и ожоги.

Угрюмый показал, где точат железо, где сушат шкуры, где обучают малышей. Ротгар-младший принёс связку трав «как у тебя, только наши, они сильнее пахнут».

***

Через две недели мы добрались до ярмарки у старого вала — места, где раньше бились, а теперь торгуют. Ряды — соль, железо, шкуры, травы, сладости; смешанная толпа — уши разные, смех один. Почему мир? Потому что одна река всем поит колодцы, потому что сигнальные костры общие, потому что десять лет назад Кардош и эльфийский старший Таэрон подписали «соглашение о трёх дорогах»: торг, взаимопоиск пропавших, общие сигналы беды.

Я разложила хлеб, сыр, вяленое мясо, всё на продажу, чтобы выручить немного денег. Орочьи дети прилипли к мёду, эльфийские подростки спорили о корице, женщины с обеих сторон спрашивали, чем мазать кожу от трещин.

Издалека я снова увидела её, женщину, что дала мне кулон. Здесь при свете дня магия ушла, но у меня остались вопросы. Я оставила прилавок и побежала к ней.

— Я приметила тебя еще с того края ярмарки, — сказала она.

— Как вы… почувствовали меня у реки? Как? — вышло почти шёпотом.

Она улыбнулась:

— Ты наконец ступила на нашу землю. Земля помнит своих по походке.  Лисэллэ , хранительница имён рода Кайрэ. Твоя тётя. Твоя мать, Эллэйн, во время войны с орками спасала детей на переправе. Когда на броду столкнулись два огня — наш и орочий — она поняла: тебя не пронести в этом суматохе. И отдала тебя на руки человеческой женщине из прибрежной слободы. Слова были короткие: «Её зови Мэл. Береги. Я вернусь, если смогу». Она не смогла вернуться.

Я кивнула и впервые заметила: у нас с Лисэллэ одинаковые ямочки на щеках, когда мы улыбаемся.

— А папа? Жив?

— В тот день они пропали оба... И мы нашли их слишком поздно. 

Эпилог

Наш клан уже давно не «стан» — деревенька. Выросла она не из лозы и костров, а из привычек и рук: ровные улицы между палатками, пара изб с глиняной обмазкой, сушильни для трав, навесы для скота, маленькая кузница, где ночью стучит молот. До эльфийских владений — два дня пути. Достаточно близко, чтобы наведываться «в гости».

Рагхар теперь — старший клана. Он говорит, что просто «делает, что обещал», но все знают: вода стала чище, у детворы — отдельный навес для игр. Для меня он построил целую березовую избу с печью, высоким порогом и маленьким окном с решеткой, чтобы кошка не сбегала. Для сына колыбель с орочьим узором и эльфийскими подвесками из листьев. Мы называем это «домом», и он пахнет хлебом и дымом, а ещё тем самым спокойствием, которое достаётся тем, кто долго шёл.

Сына зовут Гаэрон. У него полоска тёмных волос, орочья улыбка и… длинные уши, тонкие и настороженные как два паруса. Когда он смеётся, уши подрагивают., акогда он бежит - это уже не ребёнок, а маленький переполох: орочья скорость, эльфийская манёвренность, человеческое упрямство.

— Стой! — орёт баба Глаша, несётся с миской молока и пирожком. — Ешь! У тебя же шея тоньше, чем у моего венчика!

Гаэрон, конечно, не останавливается. Делает крюк, ныряет под сушильней, запрыгивает на порог и тут его аккуратно поднимает одной рукой Рагхар. Большая ладонь, железная хватка.

— Сначала еда, потом игры, — говорит Рагхар сыну. — Порядок такой.

Гаэрон глядит на отца, на пирожок, на меня — и выдаёт: «Ещё».

В этот день мы собирались к эльфам к тёте Лисэллэ погостить. Дорога знакомая: степной чай, тропа вдоль ив, мост. На привале Глаша развернула узел пирогов, Рагхар поправил на мне накидку, Угрюмый буркнул: «Мы успеем до дождя», — и оказался прав ровно наполовину (дождь всё равно нас догнал и почему-то выбрал только мои сапоги).

Эльфийская деревня встретила нас как обычно: идеально подметённо, тихо, воздух пахнет водяными лилиями и чистотой. Дома — светлые, лёгкие, с резьбой тоньше паутинки, такие опрятные, что я в первый раз боялась дышать. Глаша вошла, огляделась, потрогала ладонью подоконник (белый!