Шипы в сердце. Том второй - Айя Субботина

Хватит, Таранова! Соберись! Вы здесь по отдельности, все! Финиш! Финал!

Я заставляю себя сосредоточиться на Арике, на его легкой, непринужденной болтовне о предстоящем аукционе, на том, как он с улыбкой комментирует чересчур пышное оформление сцены, подмечая какие-то только ему одному очевидно понятные детали. Но все равно не могу расслабиться — каждый шорох, каждый смешок за спиной заставляет вздрагивать. Я чувствую его присутствие в этом зале так же остро, как до сих пор по ночам чувствую между ног его член.

Замечаю сидящих за соседним столиком женщин — их головы синхронно повернуты куда-то вправо. Судя по шепоту и улыбкам, которыми они обмениваются, готова поспорить — Авдеев где-то в поле их зрения. Он всегда в фокусе внимания, как черная дыра, которая притягивает к себе все взгляды, все мысли и весь свет в этом помещении.

На сцену выходит элегантный ведущий и начинается официальная часть. Пафосные речи о важности благотворительности, о помощи детям, о том, как важно не забывать. Я слушаю вполуха, пытаясь унять бешеное сердцебиение, которое стучит так громко, что забивает половину слов ведущего. Делаю глоток шампанского, потом еще один. Пузырьки приятно холодят горло, но не приносят облегчения. Нервозность растет, превращаясь в тугой рваный пульс где-то под ребрами.

Начинается аукцион. Ведущий объявляет первый лот — картину какого-то модного современного художника, чье имя мне ни о чем не говорит. Люди начинают поднимать таблички с номерами, лениво перебрасываясь ставками, как будто играют в пинг-понг. Атмосфера в зале оживляется, наполняется легким азартом. Арик наклоняется ко мне, его волосы щекочут мне плечо.

— Как тебе та акварелька со старым двориком, которую мы видели в холле? Попробуем ее выкупить? Можно повесить в твоем магазине — будет очень атмосферно.

— Давай, — киваю я, благодарная за то, что он отвлекает меня и пытается вернуть в реальность. — Она… милая.

Я не смотрю по сторонам.

Даже не верчу головой. Нет нет…

Но… да.

Замечаю его в полумраке зала — сразу, как только сворачиваю шею в ту же сторону, в которую до сих пор поглядывает трио куриц за соседним столом.

Авдеев сидит в центре, всего в нескольких рядах от нас. Не один. Рядом с ним — худющая блондинка, холеная, с идеальной укладкой и платьем цвета шампанского. Сука во мне отпускает мысленную остроту на тему того, что если бы у меня были вот такие сиськи, я бы не рискнула носить платье с таким декольте. Она что-то оживленно шепчет Вадиму на ухо, смеется, касается его руки тонкими, унизанными кольцами пальцами. А он сидит, откинувшись на спинку стула, одна рука небрежно лежит на колене, другая держит бокал. Просто слушает — или не слушает? На его лице — вежливое, отстраненное выражение.

Вадим не смотрит на нее. Он смотрит на сцену.

Но и на меня он не смотрит тоже.

Ни разу.

Ни одного случайного взгляда.

Как будто меня здесь нет. Как будто я предмет интерьера, не заслуживающий внимания.

И от этого осознания внутри поднимается волна злой, обжигающей обиды.

Он видел меня. Он знает, что я здесь. С другим мужчиной. И ему — все равно.

Вот же мудак!

Сучность — уродливое, ядовитое чувство, от которого сводит скулы, — сжимает горло тисками. Я делаю еще один большой глоток шампанского и резко поворачиваюсь к Бережному. Заставляю себя улыбнуться самой соблазнительной, самой яркой из своих улыбок.

— Арик, расскажи мне про тот маяк, который ты реставрируешь, — понижаю голос до интимного шепота и слегка касаюсь его руки кончиками пальцев.

— Сейчас? — Он удивленно поднимает бровь, но тут же включается в игру, не дожидаясь ответа.

Ему, похоже, весь этот аукцион тоже не особо интересен.

Он рассказывает, я слушаю, киваю, смеюсь его шуткам, заглядываю ему в глаза с таким восторгом, как будто он — единственный мужчина во всей Вселенной.

Я флиртую. Открыто. Намеренно. Отчаянно.

Знаю, что Вадим это видит. Должен видеть.

Но Авдеев не реагирует. Он продолжает смотреть на сцену, иногда лениво поднимая табличку, чтобы сделать ставку. Покупает сначала какую-то статуэтку, потом — винтажные запонки. Легко, небрежно, как будто покупает газету в киоске. Женщины за соседними столиками смотрят на него с плохо скрываемым обожанием. Мужчины — с завистью и уважением.

А он не смотрит вообще ни на кого, даже на свою распрекрасную соседку по столу, которая, кажется, уже изнасиловала его руку своими паучьими лапками, пытаясь привлечь внимание. Но мне все равно от этого не легче.

Аукцион заканчивается. Люди встают из-за столов, начинают перемещаться по залу.

Музыка становится громче, превращаясь в гулкий, немного раздражающий фон.

Я чувствую себя выжатой, как лимон. Моя маленькая, жалкая попытка вызвать у него хоть какую-то реакцию, с треском провалилась.

Ты — пустое место, Кристина. Просто мать королевского наследника, существо, подходящее на один разовый секс, чтобы снять напряжение.

Я вижу, как он встает. Высокий, темный, как монумент самому себе. Блондинка тут же оказывается рядом, берет его под руку. Они о чем-то тихо говорят, и он все-таки ей улыбается, хоть это выглядит так, будто она выпросила, чуть ковром пред ним не расстелилась ради этой улыбки. Но меня все равно бомбит, что он УЛЫБАЕТСЯ! Ей! А меня продолжает игнорить, как пустое место, как… ничто!

К горлу подступают слезы обиды и ярости. Я готова налететь на него как фурия и… что? Устроить скандал? Вцепиться в ее идеальные платиновые патлы? Вылить шампанское на ее идеальное платье? Я сжимаю кулаки так сильно, что ногти впиваются в ладони, принося дозу спасительной боли — она немного отрезвляет и развеивает чернющий морок ревности.

В эту секунду я почти готова попросить Бережного отвезти меня домой.

Возможно даже пригласить его на кофе. В том самом смысле этого слова.

Раздвинуть, блять, наконец ноги для другого мужика, и молить бога, чтобы это помогло, прекрасно зная, что со всеми мужиками до Вадима после секса всегда становилось только хуже — после секса всегда просто заканчивалось. Пересыхало любое увлечение. Исчезал романтический зуд. И только с моим Грёбаным Величеством произошло ровно наоборот, как будто вселенная решила подшутить надо мной и показать, что же такое на самом деле пресловутая химия.

Но я не успеваю, потому что Арик, который до этого вежливо прощался с какими-то своими знакомыми, вдруг с легкой улыбкой направляется прямо к… Авдееву.

Я настолько обескуражена, что не способна даже сопротивляться, притормозить, развернуть его в любую какую угодно сторону, лишь бы она вела прочь от Вадима. И вдруг оказываюсь прямо