Шипы в сердце. Том второй - Айя Субботина

перед ним, на расстоянии вытянутой руки, и запах, от которого дуреют мои обонятельные рецепторы, на секунду перестаю дышать. А блондинка рядом с ним смотрит на нас как на неучтенные переменные в ее плане по завоеванию неприступной крепости.

— Вадим? Добрый вечер, — здоровается Бережной. Не точно так же, как здоровался со всеми до этого, а легче, на более дружеской ноте.

Они знакомы? Арик знает Вадима? Они на «ты»?

Я ощущаю себя так, будто мою грудь только что проткнули ледяной сосулькой, и она, вместо того, чтобы таять, начала замораживать все вокруг.

Вадим поворачивается к нам. На красивом лице — ни тени удивления. Только все та же холодная, вежливая полуулыбка. Но он протягивает ладонь для рукопожатия. Все так же спокойно, без намека хотя бы на проблеск ревности.

— Бережной. Думал, мне показалось, что ты в зале.

— Не ожидал тебя здесь увидеть, — продолжает Арик тем же дружелюбным тоном. — Ты же вроде брезгуешь такими выходами.

— Решил совместить приятное с полезным, поддержать благое дело. — Вадим переводит взгляд на меня, его белобрысая крыса — следом, впиваясь в мое декольте с нескрываемым бешенством.

Я позволяю себе каплю стервозной радости по этому поводу.

Мой мозг лихорадочно пытается сложить этот пазл. Откуда они знакомы? Почему Арик никогда не упоминал о нем? Он знал, что я…? Господи, да откуда, если я сделала буквально все, чтобы никак не упоминать об Авдееве?

Бережной, заметив его направленный в мою сторону взгляд, тут же спохватывается.

— Позволь представить мою спутницу, — Арик поворачивается голову ко мне, его пальцы накрывают мою летающую на его предплечье ладонь. Этой же рукой секунду назад он пожимал руку Вадима, и я, блять, чувствую именно его тепло на своих пальцах. Или, скорее, холод? — Кристина Таранова.

Мои ноги становятся ватными.

Синие глаза чуть-чуть сужаются.

Мои в ответ как будто расширяются.

Тело покрывается испариной — надеюсь, только мысленной.

— Мы знакомы, — говорит он ровно, без капли эмоций в голосе.

Его болонка бледнеет от ярости, второй рукой обкручивает локоть Вадима, как змеище.

Арик удивленно переводит взгляд с меня на него, потом снова на меня, с легким недоумением.

— Правда? Надо же… — Он посмеивается, не замечая, ни повисшего между нами напряжения, ни того, что его можно просто резать ножом — такое оно плотное и осязаемое.

В глазах Вадима на долю секунды вспыхивает что-то темное, опасное. Но он тут же гасит эту вспышку, прячет ее за пофигизмом. Или ему и правда пофиг?

Господи, я устала от этого неведения. Так устала, что хочется схватить его за грудки и трясти до тех пор, пока не признается, что в его чертовой голове.

Даже на секунду представляю эту картину — и, наверное, только поэтому срочно беру себя в руки. Я? Трясти вот эту шпалу? Боже, это же просто нелепо.

— Кристина не упоминала…. - пытается сказать Бережной, но Вадим его перебивает — не грубо, но безапелляционно.

— Кристина — мать моего сына, — коротко рубит Вадим.

Тишина.

Она падает на меня, как бетонная плита, вышибая из легких весь воздух.

Я вижу, как первой улыбка сползает с лица блондинки — точнее, подобие улыбки, которое она тут пыталась изображать, наверняка до крайности уязвленная тем, что Вадим не спешит ее представлять.

Потом перестает улыбаться Бережной. Он не то, чтобы удивлен или шокирован, но явно с со скрипом переваривает мои внезапно всплывшие «грязные тряпки». Даже как будто пытается что-то сказать, но в итоге не произносит ни звука.

А мне внезапно чуть ли не впервые в жизни хочется просто сквозь землю провалиться.

И даже не спорить с интуицией, которая в этот момент триумфально задирает подбородок: «А я же говорила, что не нужно было идти!»

— Вадим, дорогой, я все еще жду… — раздается и обрывается женский голос.

Рядом с нашим молчаливым квартетом возникает женщина — брюнетка, на вид, примерно его ровесница. Она секунду оценивает обстановку, а потом извиняется, что прервала наш разговор, хотя, очевидно, на живленную беседу это никак не похоже.

— Вадим Александрович пообещал мне десять минут своего неуловимого времени, — улыбается она. И вежливо, но настойчиво буквально вытаскивает его руку из цепких лапок крыски, чтобы тут же занять освободившийся локоть.

Вадим кивает Арику, бросает на меня быстрый, пустой взгляд и позволяет себя увести.

Я смотрю ему вслед, и на смену оцепенению приходит ярость.

Такая сильная, что трясет.

В меня как будто вкололи коктейль адреналина, бессилия, унижения и ревности. И эта едкая смесь разъедает остатки моего здравомыслия и превращает в пепел мои до дурацкого наивные мечты однажды все-таки… узнать, что я ему небезразлична.

Ему все равно. Ему абсолютно все равно, Крис! Смирись с этим! Хватит пытаться искать черную кошку в темной комнате, потому что ее там НЕТ!

Я вижу, как Вадим, сказав что-то настойчивой брюнетке, оставляет ее одну с разочарованием на лице, а сам сворачивает из зала в боковой, слабо освещенный коридор. Кажется, это выход?

— Прости, — шепчу Бережному, как раз когда он как будто собирается задать парочку не самых простых вопросов. — Я… мне нужно…

Я не знаю, что придумать и поэтому просто ухожу.

Сначала — торопливым шагом.

Потом — бегом, только чудом не путаясь в длинном, лезущем между ног подоле платья.

Несусь сквозь гулкий, слабо освещенный коридор, как раненая лань, не замечая удивленных взглядов редких гостей, которые вышли подышать воздухом или спрятаться в полумраке для тихих разговоров. Высокие каблуки предательски скользят по гладкому мраморному полу, грозя сломать мне не только лодыжку, но и остатки гордости.

Хотя какая к черту гордость?!

Отчаяние хлещет по венам, подгоняя меня вперед, туда, где ночь уже поглотила его фигуру.

Вадим уже на улице, у подножия широких ступеней Оперного, окутанный вихрем снежинок, которые оседают на его плечи как серебряная пыль. Сейчас он кажется еще более недосягаемым, как будто между нами искажение пространства, и сколько бы я за ним не бежала — последний метр мне все равно никак не преодолеть. Он идет к машине, не оглядываясь. От этого еще больнее, потому что — я уверена — он точно слышит, как грохочут мои каблуки.

— Авдеев!

Мой крик — острый, звенящий в морозном воздухе как самая высокая носа на взлете.

Он все равно не останавливается. Даже не замедляет шаг.

— Куда же ты так спешишь?! — кричу ему в спину, и слова. Больше не пытаюсь контролировать, что вылетает из моего рта. К черту! По хуй! Я иду ва-банк! — Вечер же в самом разгаре! Там же столько желающих составить