Укушенная - Джордан Стефани Грей

— Тебе следует пойти, — тихо говорю я, наблюдая за происходящим. — У тебя свободный вечер, тебе следует потанцевать.

— Я не танцую.

— Уна, твои ноги двигаются в такт.

Она опускает взгляд и, конечно же, не может перестать раскачиваться. Она хмурится ещё больше.

— Если тебе так хочется знать, Шеп — инструктор Шепард — спрашивал меня, но…

Я, наконец, замечаю его, стоящего на другой стороне танцпола и прислонившегося к довольно причудливой статуе морского козла. Его жёлтые глаза темнеют, а рука сжимает кубок с такой силой, что ручка отваливается. Он вздрагивает от неожиданности, когда она падает на пол, а затем быстро закидывает её за спину. Я снова улыбаюсь. Он — гигант, семь футов несокрушимых мускулов, с выражением лица, способным превратить любого в камень, и он явно без ума от Уны.

— Но ты бы предпочла быть несчастной? — спрашиваю я её. — Ты бы предпочла стоять здесь с изгоем и вести светскую беседу о волшебных десертах?

Она сердито смотрит на меня.

— Ты прекрасно знаешь, что ты — моя подруга, и меня не волнуют придворные сплетни.

— А Шеп? — спрашиваю я.

— Шеп… — Она фыркает и понижает голос, чтобы он не смог её услышать. — Он — сын герцогини Соединенных Штатов и инструктор будущей королевской семьи оборотней. Я бывшая преступница, работающая при дворе Королевы Волков. У нас ничего не получится.

Я смотрю на Сина. Он перешёл от кружения Порции к кружению Майлза. Они вместе смеются, и смех звучит искромётно. Я скучаю по нему. Так сильно, что это причиняет боль.

— А что, если бы это было возможно? — шепчу я.

Син снова смотрит на меня, и в его глазах вспыхивает желание. Я поворачиваюсь к Уне. Она печально пожимает плечами.

— Я не должна ему нравиться. Это довольно предосудительно с его стороны, тебе не кажется? Это пятно на его репутации.

— Уна, ты моя любимица в этом зале. Он, наверное, будет так рад, если танцует с тобой.

Она смотрит на меня полными слёз глазами, и её эмоции так быстры, так ощутимы, что я спотыкаюсь. Её рука касается моей.

— Ты заслуживаешь всего мира, Ванесса. Всё… скоро все наладится. Я обещаю.

— Спасибо, Уна. — Я подталкиваю её ногой, и у меня перехватывает дыхание от искреннего обожания. Я бы не выжила здесь без неё. Ни дня. Надеюсь, она это знает. Надеюсь, она знает, как много она для меня значит. Но я не могу сказать всего этого на этом балу, перед сотней оборотней. Поэтому вместо этого я говорю: — Ты заслуживаешь счастья. Если Шеп хочет тебя, а ты хочешь его…

— Мы поцеловались, — выпаливает она, а затем взвизгивает, когда оглядывается на танцпол и замечает, что инструктор Шепард ушёл.

— Уна, — произносит низкий голос позади нас. Я показываю ей язык, прежде чем мы поворачиваемся, хотя, наверное, мне следовало взять её за руку. Кажется, она действительно может упасть в обморок.

Инструктор Шепард стоит между деревьями и протягивает к ней руку. Его обычный строгий тон сменяется более мягким. Любящим.

— Не могла бы ты… Мог бы я, возможно,… То есть, не окажешь ли ты мне честь…

Уна поднимает на него глаза — очень высоко, потому что он примерно на два фута выше её, — и её щеки вспыхивают. В её голосе слышатся резкие нотки, когда она хватает его за руку и притягивает к себе. Он отступает на шаг, застигнутый врасплох, когда она говорит:

— О, тогда очень хорошо. Но только не рядом с королевами. Я не хочу проявить к ним неуважение.

— Конечно. — Он кивает, и его кожа тоже заливается румянцем. — Я бы и не мечтал о них… я имею в виду, я бы и не мечтал об этом. — Он шаркает за ней, когда она ведет его в гущу веселья, и он ни на секунду не отводит от неё взгляда. На самом деле, не думаю, что он вообще заметил меня. Уна оборачивается, и я посылаю ей воздушный поцелуй. Другой голос — мужской, хрипловатый и грубоватый — пугает меня.

— Ты слишком хороша, чтобы стоять здесь в одиночестве. Ты заслуживаешь восхищения.

Мне не нужно оглядываться, чтобы знать, кто говорит. Жар обжигает мою спину, и он подходит ближе, пока наши тела не сливаются воедино, как два последних кусочка пазла. Мне так хочется прижаться к нему. Позволить мечтам о нашем совместном времяпрепровождении увлечь меня. Но…

— Тебе не следует здесь находиться, — говорю я, не оборачиваясь.

Син проводит рукой по моему затылку, откидывая кудри, и его прикосновение задерживается на моей обнажённой коже. О Боже. Он чувствуется так хорошо. Он всегда чувствуется так хорошо. Он кладёт другую руку на статую рядом со мной, и я замечаю вены, бегущие вдоль его запястья, его ловкие пальцы. Меня охватывает ледяной озноб, подозрительно похожий на страстное желание.

— Смотреть на тебя сегодня вечером — пытка, — шепчет он мне на ухо. — Мы не разговаривали несколько недель. Я был несчастен.

— Мы же договорились, — возражаю я. — Однажды вечером, помнишь?

И это несправедливо. Несправедливо, что именно я должна напоминать ему об этом, когда больше всего на свете хочу поцеловать его. У меня были недели, чтобы вспомнить ту ночь. Его руки, губы, язык. Недели, чтобы вспомнить его мрачные слова поклонения, мыльные пузыри на нашей коже, нежность и обожание, с которыми он заботился обо мне. Я люблю его.

Я люблю его, и это разрушает мою жизнь.

— Я чувствую себя капризным, — говорит он, будто этого достаточно для объяснения.

— Как подобает принцу.

— О, конечно, — соглашается он с тихим смешком. Этот звук проникает мне в душу, и я вздрагиваю. — В конце концов, я должен давать людям то, чего они хотят.

Слово «хотят» жёстко встаёт между нами, и я напрягаюсь под его напрягшимися мышцами.

— А что, если я приглашу тебя на танец? — шепчет он, и я представляю, как его бордовый взгляд становится жарче и ярче в темноте. Слава богу, мы стоим на окраине леса. Слава богу, нас больше никто не видит. — Гипотетически, конечно.

— Я бы сказала «нет». — Мой голос срывается, когда его рука скользит по моей спине. — Гипотетически.

— Что, если я скажу тебе, что за всю историю нашего мира никто не был так прекрасен, и я могу умереть, если больше никогда к тебе не прикоснусь?

— Я бы сказала тебе, что прямо сейчас ты прикасаешься ко мне.

Син прищёлкивает языком.

— Это чисто гипотетически, дорогая. — Его рука обхватывает мои ягодицы, а пальцы впиваются в мою плоть. Это мучительно,