Сильверсмит - Л. Дж. Кларен

Я люблю тебя. Ты — чудо, слишком великое для этого мира, со своими силами или без них.

Не позволяй никому убедить тебя в обратном.

Гэвин.

P.S. Я знаю, ты хотела узнать значение моих татуировок. Зарубки — не за убийства, а за годы. Четыреста два.

Одна за каждый год, что я прожил без тебя.

С дрожащими руками и солеными слезами чернила на бумаге почти расплылись, но это не имело значения — его слова уже отпечатались у меня в сердце.

Закатное солнце пробивалось сквозь тяжелые зимние облака и блестело на океане — ослепительно местами, даже сквозь пелену слез. Как и надежда в моем возрожденном сердце — ослепительная, непостижимая, но живая.

Это было бы предательством — лгать себе о том, кем он был для меня. Где-то глубоко я знала: его защита, наставления, странные взгляды, полные тоски, его желание, его загадочные, полные силы слова — все это было его попыткой сказать, что я значу для него. Просто тогда это не складывалось в понятную картину. Я думала, он ждет некую таинственную женщину, далекую, недосягаемую. Но это была я.

Она — это я. И теперь мне придется стать кем-то новым.

Я не знала, как исполню свой долг перед этими людьми, но знала одно — я возьму время, что мне отпущено, и разберусь. По-своему. Попытка Симеона превратить меня в мягкую глину, из которой можно вылепить оружие, провалилась. Отняв мои воспоминания, он лишил меня фундамента того, кем я была, но Гэвин дал мне инструменты, чтобы выстроить себя заново — здесь, в настоящем. Несмотря на клятву, связывавшую его с моим врагом, он позволил мне самой понять, в чем моя сила, не приковав к союзу, которому уже века.

Он был далеко не идеален.

Но он был рядом.

И когда-то, давным-давно, пусть я и не помнила этого, он был моим.

И ничто: ни магически выкованная личина, ни злая клятва, ни древний долг, ни обаятельный жених не заставят меня забыть это.

Я не знала, чему верить, кому доверять, но, глядя в бесконечный океан, я думала о нем.

Два серебряных кольца — символ нашей вечной связи, к лучшему или худшему, — коснулись друг друга у меня на груди, звеня под порывом холодного морского ветра, и их звук меня успокаивал.

Глава 37

Элиас Уинтерсон

Когда мне было пять, я запомнил каждую трещину, каждый уголок на каменном потолке своей спальни. А потом каждую ночь проводил, вырисовывая взглядом его линии, пока не засыпал.

Больше двадцати лет этот ритуал работал — убаюкивал мой методичный мозг, пока я просчитывал каждый шаг своего будущего, этой войны, жизни, которую я построю для своей жены. Для королевы.

Пока все эти планы — целая жизнь, выстроенная по минутам, — не рухнули.

Она не пришла.

Прошло две недели.

Ровно столько времени минуло с тех пор, как Синклеры, Эзра Харт и Джемма Тремейн вернулись без нее.

Каз Синклер, бедный ублюдок, вернулся без ноги.

Я лично проследил, чтобы его почтенно освободили от службы в моих войсках. Финн объяснил: все из-за взрыва храма в Товике. Когда я спросил, какого хрена они вообще делали в Товике, на меня посмотрели, будто я спятил. Приказ Симеона, сказали они.

Тремейн все это время оставалась на редкость молчалива — не в ее духе, учитывая, что она знала королеву лучше, чем кто бы то ни было, возможно, даже лучше самой Элоуэн. Ее молчание пугало.

Эзра Харт приехал в ярости из-за какого-то надменного засранца по имени Смит, которого Симеон в последний момент всучил их группе без моего согласия. Судя по словам Харта, этот придурок самовольно притащил мою невесту через половину Нириды, учил ее и тренировал без моего ведома.

Эзра сказал, что Смит навязался ей как хренов телохранитель, таскался за ней по пятам, и кто знает, что еще творил.

Джемма и о нем, и о королеве почти ничего не сказала.

Когда я сел на постели, блондинка рядом пошевелилась.

Я провел руками по лицу и поморщился. Совсем забыл, что она вообще здесь.

Месяцами я сдерживался — не брал женщин, из уважения к королеве. Ну, по крайней мере, с тех пор, как узнал, что она действительно едет.

Но после того как ни весточки, ни знака, ни слова от Симеона не последовало… я сорвался.

Пульс отдавался в висках от слишком большого количества виски прошлой ночью.

Я застонал, заметив хрустальный графин, разбитый вдребезги на бордовом с золотом ковре, который бабушка подарила мне на двадцать второй день рождения.

Ковер был дорогой — шерсть, завезенная из южной Вимары, — и идеально сочетался с алыми простынями и обитым тканью диваном у затухающего очага.

Хотя бы мебель из красного дуба, привезенная из Перадина, осталась цела после вчерашней страстной ночи.

Но вот ковер…

— Черт, — пробормотал я, сжимая переносицу, и поднялся, чтобы прибраться.

— Эли? — теплая тонкая рука скользнула по задней стороне моего бедра, когда я встал.

Я закатил глаза и жестко поправил:

— За пределами спальни — командир.

Она потянулась к моей руке, но я не обернулся.

Никто не должен был путать постель с субординацией. Я мог переспать с кем угодно, но последнее, что мне было нужно, — чтобы кто-то из подчиненных решил, что может перечить моим приказам.

Хрипловатый смешок режуще отозвался в ушах. Я услышал, как она шевельнулась на кровати.

— Ну, мы ведьвсе еще в спальне, Командир, — промурлыкала она, обвивая меня руками за талию и прижимаясь обнаженной грудью к моей спине. — Но я могу называть тебя как угодно, если…

— Убирайся, — я стряхнул ее прикосновение и выдохнул тяжело, сквозь нос. — Пожалуйста, — добавил я, скривившись от резкости собственного тона.

Прошлая ночь была хороша. Горячая, дикая, громкая, жесткая. С Лариссой всегда так. Я даже подумывал о втором раунде, когда она, ни слова не возразив, поднялась с кровати и на цыпочках обошла осколки стекла на ковре.

Ее великолепная грудь подпрыгивала при каждом движении, а длинное, гибкое, загорелое тело было… чертовски соблазнительным. Упругая задница все еще пылала от моей ладони.

Она поймала мой взгляд и одарила застенчивой улыбкой, натягивая то самое «платье» из красного шелка — насмешку над одеждой, которую вчера так эффектно демонстрировала.

Ни одного случайного движения — каждая плавная линия, каждый поворот бедер были рассчитаны. В Лариссе Кейтс не было ничего застенчивого.

— Сегодня вечером? — спросила она, задержавшись у двери, с лукавой улыбкой на идеально выточенном лице.

— Не знаю, — выдохнул