Невидимый враг - Анна Снегова

Подрываюсь, обнимаю чужака за шею. Повисаю всем телом, всей своей тяжестью, дрожу, как будто сутки на морозе провела, и молю, молю его горячечным шёпотом:

— Не надо! Пожалуйста. Что бы ты не хотел сейчас сделать — остановись… Ради меня. Брат — всё, что у меня осталось! Моя единственная семья. Пожалуйста… Ну пожалуйста…

Смертельный ужас при мысли о том, что могу потерять ещё и Арна. Я уже потеряла отца и трёх старших братьев в той страшной войне с Империей шесть лет назад. Мать не вынесла горя и слегла очень скоро после того. Все эти годы я старалась быть сильной, я давила в себе эту боль, и вот теперь снова чувствую себя той слабой и беззащитной девчонкой, которая вдруг осталась почти совсем одна, как будто кто-то просто стёр часть твоей жизни. Вот только вчера у тебя была большая, дружная, смеющаяся семья — как шумящие кроны густого леса, одна переплетена в другую, каждый готов за другого умереть. А уже сегодня — только выжженное пепелище, и никогда не заживающая до конца рана, там, где из сердца вырвали здоровенный кусок.

Меня колотит всё сильнее. Зуб на зуб не попадает. Что я могу противопоставить такой жестокой решимости? Я слабая. Я никто. Через меня так просто перешагнуть, сломать, использовать и отшвырнуть прочь.

Твёрдое тело под моими пальцами, как железо. Напряжённые мышцы, готовые к бою не на жизнь, а на смерть.

Эта мысль горчит, как полынь. Кто я такая ему, этому чужаку, чтоб ради меня пощадить жизнь человеку, который, кажется… его враг?

Всего лишь сестра врага.

Серебряный взгляд опускается на моё лицо. Не могу понять его выражения — всё застилает мутная влажная пелена.

Длинный выдох касается моей кожи. Рычание становится тише.

— Тогда отвлеки меня… Ив! Отвлеки пр-р-рямо сейчас. Потому что мне слишком трудно удержаться, чтоб не броситься за ним.

Отвлечь…

Какая благородная цель!

Вот только мои помыслы, когда смотрю на него так близко, вовсе не столь чисты и благородны.

«Ты сейчас — прекраснодушная дева-спасительница!» — с восторгом шепчет мне внутренний голос. «Значит, можно трогать без угрызений совести».

И я робко тянусь, кладу обе ладони ему на грудь.

Жмурюсь от удовольствия на секунду. Тугая, горячая кожа, стук могучего сердца — тепло от ладоней распространяется по всему телу сразу же, как лесной пожар.

Я больше совсем не держусь, но упасть с лестницы мне, конечно же, не дают.

Кот прижимается бёдрами, глухой рык становится тише, в нём появляются странные урчащие ноты, раскатистые, глубокие, волна за волной бьющие куда-то в самую глубь моего организма.

Вздыхаю коротко и прерывисто, поднимаю левую ладонь и несмело кладу ему на щёку.

Он закрывает глаза. Не двигается. Превращается в статую.

Закусив губу, начинаю эту статую исследовать.

Согнутым указательным — острые скулы. Подушечками пальцев — брови. Осторожным движением — до кончика носа. Крылья его трепещут. Дрогнувшие тёмные ресницы. Он всё ещё ужасно злой.

Жёсткое, чуть подрагивающее тело вжимает меня в многострадальную лестницу — напряжённое, как будто прямо сейчас сорвётся с места. Нет, так не пойдёт!

Надо отвлекать лучше.

Делаю глубокий вдох. Как с обрыва в реку.

Кладу руки на плечи, чувствую колкую шерсть под ладонями. Отталкиваюсь, подаюсь всем телом выше.

Целую шершавую щёку. Он умолкает и каменеет полностью. Звериная дрожь прекращается. Не открывает глаз. Плотно сомкнутые губы совсем рядом. Слишком красивые. Я запрещала себе замечать раньше. Думать об этих губах. Как и обо всём остальном.

Я знаю, что хочу сделать дальше.

Только не совсем понимаю, как.

А жёсткие губы неподвижны, ничем не помогают. Он прикрывает глаза, как будто прислушивается к чему-то. И ждёт. Отдаёт инициативу мне. А я… не привыкла что-то к инициативам подобного рода.

Я даже чисто технически не очень представляю.

Держись, Ив!

Надо, значит надо.

Дую легонько на его губы — надо же проверить, он точно живой? Настоящий.

Совершенно никак не реагирует, и я начинаю в этом сомневаться.

И даже немножко злиться, честно говоря.

Ну и ладно! Ну не хочешь меня сам целовать, и не надо.

Зато целование каменных статуй, наверное, не будет мне засчитано за нарушение обетов.

Осторожно тянусь, легко-легко касаюсь губами самого краешка его губ, правого уголка.

Медленно трещит деревяшка там, где её сжимают острые кошачьи когти.

Вот это мне уже нравится — хоть какая-то реакция.

Осмелев, тычусь как слепой котёнок ему в губы, прижимаюсь на долю мгновения, отстраняюсь и снова пытливо заглядываю ему в лицо.

Обидно, что опять никак не реагирует. Только шерсть перестаёт топорщиться, втягивается медленно в тело, и мои ладони на его плечах снова чувствуют гладкую кожу, бугры напрягшихся мышц под ней.

Но глаза его закрыты, а губы… по-прежнему плотно сомкнуты.

Внутренняя экспериментаторская жилка толкает попробовать расшевелить это каменное изваяние как-то ещё. Мысленно я уже завела отдельную чистую тетрадку в плотном кожаном переплёте и озаглавила её «Самые безумные эксперименты Ив, чокнутой ученицы друида, большой любительницы экзотических домашних питомцев».

Ну, мне давно говорили, что я слегка сумасшедшая.

Высовываю язык и обвожу контур его губ. Которые, такие упрямые, даже не хотят размыкаться и ответить на поцелуй. И это прям обидно. Очень.

Всё-таки для настоящего первого поцелуя нужны двое, мне кажется.

А то эдак можно было и на рогатом дятле тренироваться, если бы такое считалось.

Потом вспоминаю, как чуть не довёл до обморока, облизываясь, когда усадил меня на стол. А я ведь наблюдательная, так положено — для натуралистов.

И в точности повторяю тот путь языка по его нижней губе. Своим собственным.

Ноль реакции.

Дурею от вкуса его кожи. Хмель ударяет в голову. Сердце бьётся так, что сейчас грудную клетку расшибёт. А он…

— У меня… не получается? — шепчу разочарованно.

Медленное движение ресниц вверх. Смотрит на меня чёрным провалом глаз. Отчего слабеют ноги и кружится голова, и в общем оч-чень хорошо, что подо мной хоть какая-то опора.

— Получается слишком. Вот думаю, как сдержаться и дотащить тебя хотя бы до постели. А не взять пр-р-рямо тут.

Хватает за талию лапами своими так, что ещё чуть-чуть — и переломит надвое. Падает на меня, наваливается всем телом, вжимает в лестницу. Жесткие доски истоптанного, стертого дерева впиваются в спину. Я не замечаю.

Да.

Да-а-а…

Мамочки, да-а-а-а!..

Нужны двое для нормального поцелуя, как я и предполагала.

Так и запишем в тетрадку наблюдений первым пунктом.

Голодный, злющий кот впивается в