Король - Тиффани Райз

свободе, в частности об участии женщин в БДСМ-деятельности. Некоторые люди любят рассказывать нам, что наслаждаться поркой — это не по-феминистически. А я утверждаю, что феминизм — это не указывать женщинам, что она может делать, а что нет. Но хватит обо мне. Чем занимаетесь вы?

— Я католический священник.

Блейз замолчала. Она пялилась на Сорена, широко разинув накрашенный красной помадой рот. И затем она рассмеялась, мягким гортанным смехом.

— Вы ужасны, — ответила она. — На секунду я поверила.

Сорен подмигнул Кингсли. Кинг и не догадывался о существовании у Сорена этой черты— ответственной за флирт. Еще в школьные годы Сорена боялись и завидовали все остальные мальчики, и Сорен почти ни с кем не разговаривал, кроме других священников. Кингсли понял, что, кроме его сестры, он никогда не видел Сорена рядом с красивой женщиной. Интересно. В конце концов, друг был человеком. Хоть и священником.

— Я должен идти. Вы двое общайтесь, становитесь друзьями. Блейз, peut-être4, отведи моего друга наверх и покажи ему, как БДСМ выглядит в действии. Уверен, он найдет это увлекательным.

— Уверен, так и будет, — согласился Сорен. — С нами все будет хорошо, Кингсли. Приятного вечера.

Кингсли похлопал по упругой попке Блейз, и девушка поднялась, чтобы выпустить его. На пути из столовой он услышал, как Блейз спросила у Сорена:

— Так чем вы на самом деле занимаетесь?

— Ты не поверишь, если я расскажу, — ответил Сорен.

Кингсли усмехнулся и поднялся наверх. Ему нужно взять несколько вещей. Вот оно. Думай о том, что нужно взять, а не о том, что нужно сделать. Это просто работа. В своей жизни он выполнял множество работ. Он получал файл, задание, билет на самолет, цель. По сравнению с прошлым, это была детская игра.

Вытащив ключи из кармана джинсов, он открыл запертую коробку в шкафу и достал Walther P88. Он достал обойму и оттянул затвор, проверяя отсутствие пуль в патроннике. Он вернул обойму на место, засунул пистолет в кобуру на джинсах и надел кожаную куртку.

Кингсли вышел из дома и не поймал ни такси, ни машину. Пешком он добрался до квартиры за двадцать минут, позвонил в дверной звонок, и экономка впустила его без вопросов. Слова были лишними. Взгляд отвращения и презрения все говорил. К черту ее. Кингсли был здесь не для того, чтобы осчастливить экономку.

Он поднялся по лестнице, и Фиби Диксон как раз вышла в коридор в длинном шелковом халате. Ее влажные волосы были укутаны в полотенце, и она шла к спальне в конце длинного коридора. Она не обернулась и не говорила. Она не видела его.

Хорошо.

Кингсли быстро и бесшумно выдохнул и вытащил пистолет. Осторожно ступая по скрипучему полу, он следовал за ней по коридору. Когда она потянулась к дверной ручке, он приставил пистолет к центру ее спины.

— Не кричи, — приказал он и накрыл ее рот ладонью. — Если хочешь жить.

Глава 8

Все тело Фиби застыло, словно труп. Она всхлипнула, но не закричала.

— Открывай дверь. Живо.

Она повиновалась, и он толкнул ее внутрь, толкнул так сильно, что женщина упала на пол, ее халат распахнулся, выставляя напоказ обнаженное тело.

Кингсли схватил ее за руку и вновь бросил на пол.

— Нет… — умоляла она, ее голос дрогнул под натиском слез. — У меня есть дети.

— И ты предлагаешь мне их? — спросил он, срывая халат с ее тела, и заставляя ее встать на ноги.

— Пожалуйста, не убивайте меня. Мой муж адвокат. У него есть деньги…

— Продолжай умолять. Все равно не поможет, — сказал Кинг и нагнул ее над кроватью, пнув по лодыжкам, пока она не развела дрожащие ноги. Он прижал дуло пистолета к ее горлу. — Но мне нравится, как ты это делаешь.

Отложив пистолет в сторону, он расстегнул ширинку и вонзился в нее. Ее тело крепко сжимало его с каждым толчком. Невзирая на ее мольбы и протесты, чем сильнее он вколачивался, чем жестче работал, тем влажнее она становилась. Но он не мог кончить, пока нет. Хоть и хотел покончить с этим как можно скорее. Секс с Фиби был деловым, не для удовольствия, а Кинг ненавидел работать.

Она стонала под ним, кричала из-за грубого вторжения, Кингсли закрыл глаза и исчез в другом месте, в другом времени. Элегантная и дорого обставленная спальня, в которой он находился, исчезла и растворилась. Темно-зеленые стены и репродукции современного искусства поблекли, и необработанное дерево заняло их место. Королевская кровать, застеленная шелковыми простынями и подушками, исчезла, и теперь возле камина стояла небольшая раскладушка. И на ней лежал Кингсли, на боку, лицом к камину.

— Под ухом на шее у тебя синяк, — сказал Сорен, прикасаясь к чувствительному месту пальцем. — Он будет над воротником.

— Если кто-то что-то скажет, я отвечу, что меня ударило веткой.

Сорен мягко рассмеялся и поцеловал синяк.

— Не думаю, что они поверят, будто тебя ударило веткой. Может, они поверят, что ты ударил ветку.

— Зачем мне бить ветку? Ветка мне ничего не сделала.

— Может, ей нравится боль. — Сорен снова поцеловал шею Кингсли, его плечо и горло.

Кингсли помнил эту ночь. Было воскресенье. По воскресеньям все рано ложились спать. Они рано просыпались для воскресной службы и должны были рано встать для утренних занятий в понедельник. Как только все ложились, они с Сореном убегали в хижину, чтобы провести несколько драгоценных часов наедине.

— А ты не боишься, что кто-нибудь узнает, чем мы тут занимаемся? — спросил Кингсли, накрывая руку Сорена своей.

— Они не поверят, даже когда я сам им расскажу.

— Что? Они поверят, что я сплю с учителем, но не поверят, что ты спишь с учеником? — Кингсли пытался изобразить возмущение. И не был уверен, удалось ему это или нет.

— Именно.

— Потому что я шлюшка, а ты идеальный?

— Потому что у тебя есть друзья, а я никому не нравлюсь, — ответил Сорен.

Кингсли сел и посмотрел на Сорена.

— Ты мне нравишься, — напомнил Кингсли.

— Нет, не нравлюсь, — сказал Сорен с полуулыбкой на губах. — Ты хочешь меня. Это разные вещи.

— Я тебе тоже не нравлюсь, — поддел Кинг. Он проигнорировал нежелательный намек на сочувствие на его безмятежное «Я никому не нравлюсь.

— Дело не в том, что ты мне не нравишься, — ответил Сорен с игривым вздохом. — Скорее, я нравлюсь себе больше, чем ты мне, и по сравнению с этим ты мне не нравишься.

— Возможно, я задушу тебя сегодня подушкой, — сообщил Кингсли.

— Тогда тебе придется взять мои уроки французского. План уроков на моем столе.