Король - Тиффани Райз

одного в комнате. Кингсли ждал, пока в коридоре стихнут голоса. Он открыл ящик, на который она указала, и обнаружил конверт. Кинг выскользнул за дверь, спустился по лестнице и поймал такси. Все, что он хотел, это быстро принять душ, смыть Фиби с себя и вернуться к блэкджеку с Сореном.

Он помчался вверх по лестнице к входной двери, его сердце бешено колотилось от кокаина.

Проходя через холл, он заметил две точеные лодыжки в паре бежевых лодочек, расположившихся на подлокотнике его софы в гостиной.

— Блейз? — Он заглянул за спинку софы и обнаружил девушку, лежащую на спине в состоянии эйфории и блаженства. На ее груди балансировала миска клубники.

— Bonne soir, monsieur6. — Она устало и счастливо усмехнулась и закинула ягоду себе в рот. Ее обычно идеально уложенные волосы сейчас были взъерошены, и казалось, что в какой-то момент она раздевалась и одевалась. — Мне нравится твой дом. Он самый лучший в Нью-Йорке. Я когда-нибудь говорила тебе об этом?

Кинг прищурился.

— Ты под кайфом?

Она покачала головой и захихикала.

— Неа. Это послевкусие.

— Послевкусие?

— А знаешь, Кинг, что удивительно? Он даже не прикоснулся ко мне. Но это была самая… — она широко взмахнула рукой, — самая лучшая боль, которую я когда-либо испытывала.

— Боль?

— Немного Б, чуть-чуть Д, и много С и М. Я была М.

— Ты была М, верно?

— Это было восхитительно. Твой друг — Бог боли.

— Кто? Кто бог?

— Твой блондинистый друг. Сорен.

Кингсли уставился на нее.

— У тебя был секс с Сореном, пока меня не было?

— Нет, глупыш. Я же сказала, он не прикоснулся ко мне. Ему не пришлось. Его душа прикасалась ко мне. Его боль прикасалась ко мне.

— Ты выжила из ума. Как такое могло случиться?

— Не знаю. — Она подняла обе руки и потянулась. — После твоего ухода он спросил, как произносится мое имя. Я ответила, как у Блеза Паскаля, и потом он рассказал мне о Блезе Паскале, тот был математиком, который…

— Ненавидел Иезуитов. Писал всякого рода клевету и, следовательно, правду о них.

— Именно. Итак, мы разговаривали, и потом я сделала то, что ты просил, отвела его в игровую, в которой над кроватью висит картина Фрэнсиса Бэкона, и вдруг меня выпороли и избили, и я кончила от одной только боли. Потом я спустилась сюда с задранной до талии юбкой. Набросилась на холодильник. А ты знаешь, какой голодной я становлюсь после игр.

Он подняла миску клубники и предложила одну ягоду ему. Кингсли проигнорировал жест.

— Как ты думаешь, ты и твой друг когда-нибудь будете играть в паре со мной?

— Нет. Ешь клубнику. Мне нужно поговорить с Богом.

— Передай ему, что я хочу поцеловать его ноги. Снова.

— Слово в слово.

Она махнула рукой, прогоняя его из комнаты.

— Сорен? — прокричал Кингсли, взбегая вверх по лестнице.

— Я в своей комнате, — ответил Сорен. Кингсли выделил ему собственную гостевую, чтобы он мог оставаться, когда пожелает. Пока что он не провел тут ни одной ночи.

— Все комнаты — мои. — Кингсли распахнул дверь в гостевую. Сорен стоял у края кровати, перед ним лежал открытый серебряный чемодан.

— Очень хорошо. Я в твоей комнате.

— Могу я задать один вопрос?

— Задавай.

— Что ты сделал с Блейз?

Сорен посмотрел на него.

— Я не собираюсь отвечать на этот вопрос.

— Ты трахался с ней?

— Это два вопроса, и нет, я этого не делал. Ты расстроен из-за того, что мы играли? Она сказала, что может быть с кем захочет.

— Мне плевать, с кем она играет. Я хочу знать, почему эта девушка лежит на моем диване в ступоре и заявляет, что ты причинил ей самую лучшую боль в ее жизни?

— Самую лучшую? Уверен, это преувеличение, но я рад, что ей понравилось. — Сорен улыбнулся и продолжил рыться в чемодане с игрушками, которые Кингсли хранил под каждой кроватью в доме. — Мне точно понравилось.

— Значит, все это из-за не нарушения своих клятв?

— Секса не было, и я не женился на ней. И не взял у нее денег или отказался подчиняться прямому приказу Папы.

— А как же… — Кингсли особым образом взмахнул рукой.

— Что же, — ответил Сорен. — Это, конечно же, я сделал.

— Конечно же.

— Но мы, иезуиты, тверды и готовы отстоять свое, как папская курия, когда поднимается тема мастурбации. Боже, в последнем предложении, как минимум, три каламбура. Совершенно непреднамеренно.

— Хватит шутить. Это серьезно.

— Это несерьезно. Кингсли, успокойся.

— Я совершенно спокоен.

— Ты говоришь глоссолалиями, Кинг. Я слышал французский и английский, и немного испанского, и ты говоришь на них всех одновременно.

— Ты — священник. Иезуитский священник. А я ушел из дома на один час, вернулся и увидел девушку в постэкстазе на моем диване, поедающую клубнику и утверждающую, что мой бывший любовник, который сейчас католический священник, причинил ей самую лучшую боль. Я больше никогда не смогу покинуть свой дом.

— Ты знаешь по собственному опыту, что для всего мира будет лучше, если я буду кого-то избивать на регулярной основе. Я поговорил со своим духовником, и он разрешил мне разбираться с этой стороной себя, пока я не нарушу один из обетов. И вот.

— И вот? Нет, никакого вот. Мы еще не дошли до вот. Ты… — Кингсли указал на Сорена. — Ты постоянно в хорошем настроении. И ты говоришь. И ты… милый. Точнее, милее. — Слово «милый» причиняло боль. — Ты изменился.

— Кинг…

— Это из-за девушки, не так ли? Королева-Девственница. Я должен был догадаться.

Сорен с подозрением смотрел на него.

— Кингсли, ты…

— Дай мне секунду. — Кингсли мерил шагами комнату. Голова шла кругом. Что произошло под его крышей? Он запустил руку в карман жакета, достал табак и папиросную бумагу.

— Что ты делаешь?

— Мне нужна сигарета, чтобы успокоить нервы. Они измотаны.

— Ты не вдовствующая герцогиня. У тебя не должно быть измотанных нервов в двадцать восемь, — заметил Сорен. — И ты не должен курить.

— Мой дом, мои правила. Это дом для курящих. Все должны курить в моем доме. Я не брошу курить, и, если ты останешься здесь, тебе придется начать. — Кинг быстро скрутил сигарету и облизнул бумагу, чтобы склеить ее.

— Тогда я вернусь в дом священника.

Кингсли щелкнул зажигалкой, зажег сигарету, сделал глубокую затяжку и посмотрел на Сорена.

— Как ты причиняешь самую прекрасную боль кому-то, даже не прикасаясь к нему?

Кингсли снова поднес сигарету к губам.

Он услышал звук щелчка, и сигарета больше не дымилась.

Он долго смотрел на сигарету, затем медленно повернул голову к Сорену, который держал в руке кнут. Сорен непринужденно