Я. Тебя. Сломаю - Ольга Дашкова

А я? Я привела его к смерти. Амир сказал, что он кормит рыб в Босфоре, и я не могу выкинуть эти слова из головы. Они звучат снова и снова, как зловещий набат.

Падаю на колени, прижимая ладони к лицу, рыдания рвутся из груди. Боль душит, не давая дышать. Я виновата. Но Амир… Он – чудовище, которое сделало это. Его холодный голос, его взгляд, полный уверенности, что он всегда побеждает, все это врезалось в мою память, как клеймо.

Ненавижу его. За то, как он играет с моей жизнью, как будто я пешка на его шахматной доске.

Встаю, шатаясь, и подхожу к окну. Босфор переливается, как драгоценный камень, но его красота теперь кажется мне ядовитой. Этот город, этот дом, этот человек – все здесь пропитано ложью и властью.

Я хочу кричать, бить стекла, вырваться, но знаю, что это бесполезно. Дверь заперта, за ней его люди, готовые поймать при малейшей попытке бегства. Я в ловушке. И все же я не могу остановить себя – я хожу, стискиваю кулаки, шепчу проклятья, пока ноги не начинают дрожать от усталости.

Мое тело истощено, разум тонет в хаосе. Глаза тяжелеют, веки слипаются. Усталость берет свое, и я проваливаюсь в темноту, не в силах бороться с ней. Сон приходит, но он не приносит покоя. Он приносит кошмар.

Я на огромной кровати, шелковые простыни холодят кожу, но мое тело горит. Я обнажена, Амир рядом. Его сильное тело, покрытое шрамами, прижимается ко мне, руки, жесткие, как сталь, держат мои запястья над головой.

Его глаза смотрят на меня с голодом, с властью, с чем-то, что заставляет сердце биться быстрее, чем я могу вынести.

Он – дьявол, а я – его жертва, попавшая в сети, которые не могу разорвать.

– Нет! – кричу, рвусь из его хватки, но тело не слушается.

Руки бьют по его груди, но он только смеется, низко, гортанно, и его губы находят мои. Поцелуй – как пожар, он сжигает, лишая воздуха, лишая воли.

Кричу «нет», но голос предает, и из горла вырывается «да», слабое, дрожащее, полное ужаса. Руки мужчины скользят по моему телу, обжигая, требуя, и я ненавижу себя за то, как мое тело отвечает, за то, как оно дрожит под его прикосновениями.

Он – разрушение, он – тьма, а я тону в ней, не в силах вырваться.

– Ты моя, Элиф, – шепчет его голос – как яд, сладкий и смертельный. Его глаза горят, как угли, и я вижу в них не человека, а зверя, который хочет поглотить. – Ты всегда была моей.

– Нет! – крич, но голос тонет в его смехе, в его силе, в его власти.

Я бьюсь, но он сильнее, руки сжимают меня, как тиски, чувствую, как мое тело предает, поддаваясь, растворяясь в его жаре.

Это не я. Это не могу быть я.

Просыпаюсь с криком, задыхаясь, мокрая от пота.

Слезы текут по щекам, смешиваясь с потом, и я прижимаю ладони к лицу, чтобы заглушить рыдания. Голова раскалывается, боль пульсирует в висках, как молот.

Тело дрожит, покрывало смято, будто я боролась во сне не только с ним, но и с собой. Сердце бьется так, будто хочет вырваться из груди.

– Нет, – шепчу, качая головой, как будто могу стереть этот сон, этот кошмар, который кажется слишком реальным.

Глаза, руки мужчины, его голос – все это все еще здесь, в комнате, витает, как дым. Ненавижу себя за этот сон, за то, что мое тело, пусть даже во сне, могло ответить ему. Это не было желанием – это было что-то темное, первобытное, что я не могу понять и не хочу признавать.

Встаю, шатаясь, иду в ванную комнату, она роскошная, как и все в этом доме. Умываюсь ледяной водой, пальцы дорожат, а внутри все горит огнем. Хочу кричать от безысходности, но вместо этого снова текут слезы, я не могу их остановить.

Мехмет. Все еще не верю, что его нет, наверное, не приму это никогда и всю свою жизнь буду винить себя за это. Его смерть – на мне.

Амир. Его власть – на мне. И этот сон, этот кошмар, который заставил меня почувствовать себя слабой, уязвимой, – тоже на мне.

– Я не сломлена, – говорю себе, сжимая кулаки.– Я не сдамся. Я сильная, я буду бороться.

Мой голос дрожит, а боль внутри растет, как трещина в камне. Не знаю, сколько еще смогу выдержать, прежде чем она разорвет меня на части.

Глава 12

Смотрю на запертую дверь, словно она может открыться от одного моего взгляда. Комната, пропитанная ароматом роз и сандала и удушающей роскошью. Шелковые простыни под пальцами кажутся слишком мягкими, слишком чужими, как будто они насмехаются над моим положением.

Босфор за окном переливается под солнцем, но его красота теперь ядовита, красива и смертельна. Мимолетный сон был как кошмар, глаза жжет от слез, а голова гудит. Я подвела своего друга.

Но Амир… Он – корень всего этого, и моя ненависть к нему горит ярче, чем солнце над Стамбулом в самый жаркий день.

Стук в дверь разрывает тишину, вздрагиваю, инстинктивно сжимая кулаки. Ключ поворачивается с ленивым скрипом, и в комнату входит пожилая женщина. Ее лицо, изрезанное морщинами, как старый пергамент, кажется знакомым, но я не могу вспомнить, где видела ее.

Платок, повязанный на голове, вышит мелкими розами, такие же на темном платье. В руках она держит серебряный поднос, на котором стоят миска с супом, чашка чая в стеклянном стакане с золотой каймой и тарелка с пахлавой, посыпанной фисташками.

Меня решили покормить?

Аромат чечевичного супа заполняет комнату, мой желудок предательски урчит, напоминая, что я не ела со вчерашнего дня.

– Ешь, девочка, – говорит женщина, голос хриплый, но мягкий. Она ставит поднос на стол, поправляя платок. – Не дело морить себя голодом. Силы тебе понадобятся.

Смотрю на нее, прищурившись. Ее глаза, темные, как маслины, смотрят на с укором, но в них есть и что-то еще – жалость, которая режет как нож. Я не хочу ее жалости. Не хочу ничьей жалости.

– Не голодна, – отрезаю, вставая с кровати. Гордость – единственное, что у меня осталось. – Забери это. Я не ем из рук тех, кто держит меня в клетке.

Она качает головой, губы сжимаются