Семнадцатый - Эмилия Вон

Поэтому я решила рискнуть и задать следующий вопрос, заранее зная, какого ответа хочу услышать.

– Ты пришел, чтобы извиниться?

Скажи «да».

Диего надолго замолчал, пристально глядя мне в глаза, не отводя взгляда. Время тянулось невыносимо медленно, каждый миг казался вечностью. Наконец, он произнес одно единственное слово:

– Да.

Мои пальцы судорожно сжали дверную ручку, оставляя на ладони глубокие следы от ногтей. Я изо всех сил пыталась скрыть, какое воздействие оказал на меня его ответ.

– Ты здесь, чтобы вернуть меня? – Голос дрожал от напряжения и надежды.

Диего сделал шаг вперед, и я перестала дышать.

Скажи «да». Прошу.

Его взгляд проникал глубоко внутрь, и я видела в его глазах те же чувства, что бурлили в моем сердце.

– Я здесь, потому что ты все, что мне нужно, Маккой.

Эти слова звучали как мелодия, которую я давно ждала услышать. Они проникали в самое сердце, заглушая все сомнения и опасения. В этот момент мир замер, и мы остались одни в пустоте пространства и времени.

И я сдалась.

Приоткрыв дверь, я позволила Диего войти. Когда он проходил мимо, его аромат окутал меня, словно тонкая вуаль, сотканная из уверенности и мужественности, смешанной с нотами свежести и бергамота. Веки закрылись сами собой, а легкие сделали глубокий вдох, словно пытаясь навсегда удержать этот момент.

Придя в себя, я пошла вслед за ним в гостиную, где нас встретил радостный Чапи. Он спрыгнул с дивана и подбежал к Диего, скача вокруг него на задних лапах и заливисто лая от счастья. Когда Диего осторожно присел, опираясь на костыль, чтобы погладить его, Чапи удовлетворенно заскулил.

– Эй, приятель, ты так вырос.

Приветствие Диего и радость Чапи вызвали у меня улыбку. Вспомнилось, какой непростой была их первая встреча, и вот теперь они так тепло приветствовали друг друга после долгого расставания.

Я тоже скучала, и прямо сейчас я ревновала к своей собаке, потому что все внимание Диего было сосредоточено на ней, и именно к нему прикасались его руки, а не ко мне.

Я откашлялась.

– Пойдем на кухню?

– Да, конечно, – он в последний раз провел рукой по животу Чапи, который растянулся на полу, подняв лапки вверх, и обратился к нему, словно тот действительно понимал человеческие слова. – Нам с твоей мамочкой надо поговорить, дружище, хорошо?

Гав!

Отлично. Меня окружали одни предатели.

Оставив Диего и Чапи наедине, я прошла на кухню и достала бутылку воды из холодильника, надеясь немного успокоить нервы и погасить неуместную ревность. Когда Диего появился за моей спиной и прошел мимо меня к барной стойке, по коже пробежали мурашки.

Сделав глоток воды, я постаралась собраться с мыслями.

– Как ты себя чувствуешь? Как твоя нога? – спросила я, пытаясь выглядеть спокойнее, чем себя ощущала.

– Реабилитация идет полным ходом, – ответил он, облокотившись на столешницу и внимательно глядя на меня карими глазами. – Врачи и Луиджи дают хорошие прогнозы. Планируется, что я смогу вернуться к игре уже в начале октября, так что пропущу всего пару месяцев.

Он говорил уверенно, но в глубине его глаз я уловила тень сомнений.

Поставив стакан с водой на деревянную поверхность, я улыбнулась, радуясь хорошим новостям. Улыбка получилась натянутой, скрывающей тревогу внутри.

– Рада это слышать, и вижу, сколько усилий ты вложил в свое восстановление за этот месяц.

– Правда? – Его голос слегка дрогнул, будто он искал подтверждения своим надеждам.

– Да, ты неплохо выглядишь.

На его губах появилась озорная ухмылка.

Черт.

– Значит ли это, что ты находишь меня привлекательным, Маккой? – с самодовольной улыбкой спросил он.

– О, прекрати, Чемпион, – демонстративно закатывая глаза, я продолжила. – Я всего лишь сказала, что ты выглядишь вполне прилично для парня, который буквально разваливался на части несколько недель назад в больничной палате у меня на глазах. Вот и все.

В одно мгновение игривое, легкое настроение испарилось, и вместе с ним исчезли ухмылка и озорство. Взамен на лице Диего промелькнула вспышка боли, и он стал серьезным. Его брови сдвинулись в переносице, взгляд заострился, губы сжались в тонкую линию. Он сглотнул ком, который застрял и у меня в горле, когда я вспомнила те дни и те страдания, что мы оба пережили.

Мысленно отругав себя за испорченный момент, я решила перевести разговор на более безопасную тему, но Диего опередил меня.

– Ты поместила Рикардо в реабилитационный центр.

Черт.

Мы не обсуждали это, но я собиралась ему рассказать, просто все навалилось друг на друга, и это вылетело у меня из головы.

– Да… прости, я не сказала тебе лишь по той причине, что все закрутилось, и я…

– Все в порядке, Сел, – перебил меня Диего. – Я просто хотел поблагодарить тебя за это. И за все остальное. Я вел себя как полный идиот в последнее время, особенно по отношению к тебе.

Его голос звучал тихо и устало, как у человека, который уже много раз произносил эти слова, но так и не смог исправить прошлое. Диего опустил взгляд на сцепленные руки на столе, будто не осмеливаясь смотреть на меня. Боль сдавила грудную клетку, но я старалась ее подавить, позволяя Диего продолжать.

– Ты была права… – Голос Диего дрогнул, словно каждая произнесенная буква причиняла ему боль. – Я действительно всегда отталкивал людей, возводя вокруг себя неприступные стены. Я так старался казаться сильным, что даже сам начал верить в эту иллюзию. Но правда в том, что внутри я слаб и одинок, как никогда прежде, и отчаянно нуждаюсь в чьей-то поддержке…

Я хотела подойти к нему, протянуть руку, обнять, сказать, что это не так, что он вовсе не такой. Хотелось обнять его, дать ему понять, что рядом есть тот, кто готов разделить его бремя. Но страх сковал мои движения. Страх снова оказаться отвергнутой. Страх нарушить свое же собственное обещание. Вместо этого я крепко сжала руки, словно пытаясь удержать себя от импульсивных шагов, боясь разрушить хрупкий баланс между нами, и продолжила внимательно слушать его.

– Меня учили быть железным, непоколебимым, словно гранитный утес среди бурных волн. Быть таким, каким хотел видеть меня отец: холодным, жестким, способным справляться со всем в одиночку. Никто не объяснил мне, как попросить о помощи, как принять ее, когда она приходит. Отец внушил, что боль – это испытание, которое нужно пройти одному, а слезы – признак слабости, постыдная капля, которую нельзя проливать. Я следовал этим правилам долгие годы, не понимая, какой ужасной ошибкой было слепо следовать им.

Его губы слегка дрогнули в печальной усмешке, словно в этом жесте