Триумф в школе Прескотт - Кейтлин Морган Стунич

были месячные и Оскар трахнул меня. Вспомнила про то, как она текла во время выкидыша, и то, как мальчики столпились вокруг меня в ванной. Вспомнил про кровь в школе, и про корону на моей голове, и про тот раз, когда Кали пырнула меня ножом. Каждый значимый момент моей жизни испачкан в крови. Пропитан ею. Поглощен ею.

Сейчас я должна была бы бежать, но я этого не сделала. Я перестала двигаться, несмотря на то, что продолжала говорить своему телу бежать, и это чертовски меня злило, потому что я не могла оказаться ближе к Хаэлю, чтобы обернуть свои руки вокруг него, прижать к себе и крепко обнимать.

Когда я упала, когда мои колени достигли земли, было так много крови, земля была настолько красной, и все было, таким мокрым… Мое дыхание стало странным, задыхающимся, когда я упала вперед, ладонями ударившись об землю. Но мои локти не удержали меня, и в итоге я рухнула, упав лицом на землю. Энергии во мне хватило лишь настолько, чтобы повернуть голову набок, чтобы увидеть Хаэля. Мой. Всегда мой. Мои парни Хавок.

Его мать теперь ползла ко мне, рыдая, дрожа и бормоча на французском. Она продолжала нашептывать мне, когда перевернула меня на спину, положив мою голову на свои колени.

— Все хорошо, — выдавила она, в ее голосе был слышан сильный акцент.

Вскоре она перешла обратно на французский, говоря прекрасные вещи, которые я не понимала, пока она убирала мои волосы со лба. Теперь я закашляла, и все шло кругом.

Вот, как все должно было случится. Хавок был создан ради меня. Я была создана для Хавок.

— C’mere, Blackbird, c’mere28, — пробормотал Хаэль, когда забрал меня у своей матери, его голос надрывался, когда он достал телефон из кармана и поднес его к лицу. — Давай, давай, отвечай, черт подери…, — Хаэль остановил свою ругань, его голос надорвался в грубый всхлип, когда он пробормотал в трубку «бред сивой кабылы», а затем швырнул его в сторону.

Я смутно осознавала, что он сложил руки вокруг рта и издал оглушительный вой, который насквозь разнесся по лесу и, словно нож, пронзал остальных парней. Часть меня была уверена, что я чувствовала, как все они возвращались, чтобы проверить нас, придя в движение, их шаг по лесному полю были тяжелыми и громкими.

Должно быть, я отключилась, потому что следующее, что я помнила, это как была окружена Хавок и что-то болело. Именно эта боль на самом деле заставила меня очнуться, жестокий, мучительный, ужасный вид боли, которая казалась бесконечной и всеобъемлющий, словно у меня не было иного выбора, кроме как поддаться ей.

Вместо пятерых мужских лиц, сформированных временем, насилием и болью, по-декодански красивых, совершенно порочных…я увидела лица пяти милых мальчиков, стоящих на другой стороне детской площадки. Моя одежда была слишком хорошей для этой части города, а мое дыхание было поверхностным, потому что я боялась. Не знаю, какой была их первая мысль при виде меня, когда они все обернулись и увидели меня, одетую в дизайнерскую одежду и извивающуюся.

Какой, должно быть, я выглядела? Как, должно быть, я звучала?

— Берни! — голос Виктор был странным, чем-то разбившимся на осколки.

Он прижался обеими руками к ране в моей груди, и я закашляла, забрызгав лицо Каллума кровью. — Черт подери, — через минуту он изменил свое положение и впился двумя пальцами в рану рядом с моим сердцем. — Какую артерию я пытаюсь пережать? — огрызнулся он на кого-то.

Думаю, на Хаэля.

Ты делаешь мне больно, попыталась сказать я, но, казалось, мои губы не могли вымолвить ни единого звука. Сегодня я накрасила их особым цветом. Он назывался «Триумф», но его вкус был похож только на кровь. И на сожаление. И на прощания.

— Нам нужна скорая, — выдавил Аарон, его телефон был прижат к уху, когда он положил руку на руку Виктора, словно не мог не просить помощи.

Мои глаза нашли глаза Каллума, и я увидела, что их голубизна была другой. Влажной. В его глазах стояли слезы. Он плакал.

Он знал.

Он, блять, знал.

— Ты должна была следовать приказам, — сказал Оскар, настолько отстраненно, что он также мог парить в миллионах милях отсюда.

Он наклонился и прижался своим лбом к моему. Думаю, его тоже трясло. Сказать сложно, потому что все было расплывчатым.

— Блэкберд, — это был теплый голос Хаэля, но он не звучал так, словно улыбался.

Что-то было не так. Я лишь хотела, чтобы он улыбался. Я слегка наклонила голову набок, но, видимо, не могла сфокусироваться на нем. Его карие глаза дрогнули передо мной, когда я безуспешно попыталась поднять свою руку в его направление.

— Берни, — всхлипнул маленький голосок, в нем слышалось сопение.

Я едва смогла распознать, что Хизер звала меня. Хизер, которая была в безопасности. Хизер. Моя последняя оставшаяся сестра. Мой мир. Мое сердце.

Тепло и нежность. Я позволила своим тяжелым векам закрыться, когда на меня нахлынули воспоминания. Застенчивая улыбка Аарона, когда он протянул мне свежую пачку мелков, где все кончики были острыми и неиспользованными, в то время как все остальные мелки были сломаны и тусклы. Каллум, когда пригласил меня на танец и заставил позабыть, что я должна была оплакивать погибшего отца. Хаэль, когда позволил мне опробовать его велосипед, держа его и подталкивая меня, даже когда я уже упала и поцарапала его. Оскар, использующий ножницы детей, чтобы сделать мне платье из тысячи кусочков бумаги. Виктор, столкнувший ребенка с горки за то, что тот дергал меня за косички.

Я снова закашляла, а затем сладкий, красивый свет прошелся по мне.

Я больше не боялась.

Я — королева Хавок.

Моя смерть этого не изменит.

И закончить жизнь вот так? Этому всегда было суждено случиться.

Без необходимости защищать меня в Хавок больше нет нужды.

Моей последней мыслью перед смертью было: я вас освобождаю, мальчики. Я, блять, вас освобождаю.



30. Аарон Фадлер

Были моменты, когда я сожалел о тех вещих, что совершил. Был ли я слишком груб? Переступил ли я слишком много линий? Но я никогда не сожалел о Бернадетт Блэкберд.