Триумф в школе Прескотт - Кейтлин Морган Стунич

class="p">Я сидел на больничном полу, обхватив колени руками, прижав рот к окровавленной штанине джинсов. В тот момент я чувствовал себя нелепо семнадцатилетним — словно мой день рождения никогда не наступит, словно навечно заперт в бесконечных коридорах школы Прескотт, выискивая темные уголки и подавляя мятежи.

— Она была мертва, — прошептал Каллум, его голос был рванным, таким я его раньше не слышал.

Он давал трещину и разбивался на осколки с каждым словом, как разбитое стекло, впивающееся в мои барабанные перепонки. Потребовалось чрезвычайное физическое усилие, чтобы держать руки подальше от ушей. На самом деле, я хотел впиться в них пальцами до тех пор, пока барабанные перепонки не повредятся настолько, что я не услышу ни слова, которое мог произнести врач.

Время смерти…

Смерть.

Бернадетт мертва? Когда мы должны были защищать ее? Как? Почему? Я не понимал ничего из этого.

— Она пока не мертва, — огрызнулся Оскар, посмотрев на своего друга, словно он мог с большой долей вероятности убить его.

Я едва ли мог взглянуть на них. Вместо этого, я пытался оторвать свое внимание от Вика. Я никогда не видел его таким, как сейчас, вращающим свое кольцо вокруг пальца. Если Бернадетт не станет, он вернется домой и пустит пулю себе в голову.

Я ненавидел его, потому что знал, что у меня не было такой роскоши. Хизер нужен был кто-то, кто позаботится о ней. Кара и Эшли нуждались во мне. Я закрыл глаза и почувствовал теплую руку на своем плече. Подняв голову, я увидел Хаэля со стаканом из пластика в его другой руке. Он протянул его мне.

— Кофе, — сказал он.

Он старался улыбаться, но это было самой большой кучей бреда, который я когда-либо видел. Я думаю, если Берни умрет здесь сегодня, он будет жить дальше. Но он никогда не будет прежним.

Возможно, однажды, десять лет спустя, он женится на красивой женщине, но она всегда будет ловить его на том, что он смотрит на закат, думая о девушке, которой она не была. Затем, в один день, она проснется, а его просто не будет.

Вот такой он, Хаэль Харбин.

— Нет, спасибо, — удалось сказать мне, заставив себя встать.

Мои ноги меня не держали, но даже шатаясь и будучи дезориентированным, я заметил образ девчонки-полицейской, идущей к нам по коридору. Она выглядела подобающе расстроенной ситуацией. Возможно, в конце концов не все копы плохие?

— Сочувствую о Бернадетт, — сказала она, и я увидел, как Оскар так жестоко нахмурился, что рука Сары взялась за приклад пистолета на бедре.

Она посмотрела на него, но он лишь отвернулся и уставился в стену. Представить Оскара без Бернадетт — это словно представить гранату без штыря. Он не продержится долго, до тех пор пока он сделает что-то, о чем будет так глубоко сожалеть, что сломается. Кэл…я не мог вообще смотреть на Кэла. Он либо взорвет то, что его окружает, либо взорвется изнутри, не уверен, какой из вариантов.

Я прикусил губу и запустил пальцы в волосы.

— Какого хрена вам нужно? — спросил я, потому что Вик не функционировал без Бернадетт.

Я функционировал, потому что у меня не было другого выбора. Быть родителем означает, что ты продолжаешь идти, когда все, чего тебе хочется, — это свернуться и умереть. А теперь я был родителем для трех маленьких девочек. Я всегда предполагал, что Хавок вырастит их со мной, но…теперь я ничего не знал.

— Максвелл Баррассо мертв, — сказала она мне, и я кивнул. Очевидно, что мы это знали. Она украдкой посмотрела на Хаэля, но он с таким же успехом мог быть высеченным из камня. На его губах располагалась едва заметная улыбка, но она окрашена меланхолией и раскрашена смятением. Он не знал, что ему сейчас делать. Потому что, если мы не защищаем Бернадетт, а мы провалились с защитой Бернадетт, тогда кто мы, блять, такие? Что, блять, Хавок такое? — В любом случае, — продолжила она, резко выдохнув. — Я здесь, чтобы сказать вам, что вы свободны.

— Свободны? — спросил я, и она одарила меня улыбкой, которая была слишком меланхоличной, чтобы успокоить. — Что вы имеете ввиду?

— Ну, на данный момент у меня есть вся нужная информация. Как только вы здесь закончите, вы можете…идти домой, — Сара засунула руки в карманы синего пиджака.

Я уставился на нее, потому что не находил слов, чтобы выразить свои эмоции прямо сейчас.

Я падал так быстро и сильно, что не важно, где приземлюсь, мои кости, скорее всего сломаются. Разобьются в дребезги. Превратятся в пыль. Мои колени подкосились, но Хаэль поймал меня за локоть до того, как я рухнул на пол, как влюбленный дурак, которым я и был.

Хоть я и знал, что это неправда, я всегда хотел верить, что настоящая любовь была сильнее всего остального. Что, если вы испытываете ее, то сможете сделать что угодно. Что у вас было все. Я не знал, во что теперь верил.

— Это не значит, что у меня не будет вопросов позже, — сказала Сара со вздохом. — Но пока что, мы не обвиняем вашу…семью ни в чем, — она снова замолчала, а затем протянула манильский конверт. — Если Бернадетт каким-то образом выкарабкается, дайте ей это.

Сара отошла назад и развернулась, направляясь по стерильному коридору в сторону выхода.

Я смотрел, как она уходила, а затем опустил взгляд, засунув руку в конверт, чтобы увидеть, что Сара оставила в нем.

Это была страница из дневника с тоненькими, розовыми линиями и блеклым изображением розы на фоне. Почерк был витиеватым и знакомым. Пенелопа. Я бы узнал его где угодно. В тот же самый день, когда Бернадетт появилась на детской площадке и ее тут же возненавидели все, Пенелопу любили. Не думаю, что тогда, она знала, как помочь своей сестре. Тогда, она уже столько настрадалась.

Если бы мы прикрывали ее и были рядом так же, как с Бернадетт.

Я сморгнул то, что как мне казалось, были слезами, но мне было плевать, что бы подумали другие.

— Черт, — выдохнул Хаэль, пока читал листок позади меня. — Берни нужно это увидеть.

Дорогая, Бернадетт