Триумф в школе Прескотт - Кейтлин Морган Стунич

Полз под вашей кожей и заставлял истекать кровью,

Анархией, которая возникала внутри извращенного сердца.

Лишь истинная победа приходит с принятием и прощаниями скорби.

Лишь истинная победа приходит с любовью.

Я умерла в тот день. На самом деле. Мне тоже сложно в это поверить. Особенно в мирную часть. Потому что после всего, через что я прошла, я предполагала, что когда, наконец, потеряю контроль над своим телом, то обнаружу себя, стремительно скатывающейся к какому-то адскому существованию. Вместо этого я почувствовала радость, потому что я сделала так, что эти последние мгновения что-то значили. Казалась, еще слишком рано прощаться, но какая-то часть меня понимала, что я снова их увижу где-то, однажды, в каком-то месте.

Потому что любовь, подобно нашей, не умирает вместе с телом.

Вы на самом деле считали, что любовь Хавок настолько хрупкая?

Блять, нет.

Так что, когда врачи — эта чересчур прекрасная группа женщин в больнице. Генерала Джозефа, которым я никогда не отдавала должного — заставили мое сердце снова биться, я проснулась с резким шоком осознания. Здесь, Бернадетт, здесь то место, где ты сейчас должна была быть.

Мои глаза перекатились на затылок, и люди вокруг меня были довольно-таки расплывчатыми, что они с таким же успехом могли быть ангелами.

— Есть гребанный пульс! — прокричала одна из них, что было еще как стиле Прескотт, что можно было сказать в отделении неотложной помощи.

Это последнее, что я помнила перед тем, как снова уснуть. Не знаю, на самом ли деле мои губы улыбались или я просто улыбалась в душе.

Но улыбка была.

И она была окрашено в ярко-красный цвет победы.

 Аарон Фадлер

Два месяца после выпускного…опять

Лежа на моей кровати, с наушниками в ушах и телефоном на животе, это была Бернадетт Саванна Блэкберд.

Улыбка дразнила уголки моих губ, когда я закрыл глаза, вспоминая слова, которые слетели с губ хирурга, словно чудо, которое я почувствовал за гранью заслуженного получить, словно молящийся у ног всемогущего бога.

«Мистер Ченнинг, она жива».

Конечно, хирург сказала еще много всего после, но я зацепился за это слово и, казалось, не мог с него сдвинуться. Жива. Она жива.

Берни вытащила левый наушник и посмотрела на меня с приподнятой бровью. Несмотря на то, что хозяйская спальня, технически, принадлежит всем нам — возможно, ей и Вику больше всего, но все же — если ей нужно было подумать или нужно время побыть одной, она всегда приходила сюда.

— Мы готовы, — сказал я, а затем зашел в комнату, чтобы предложить руку помощи.

Берни потянулась и взяла ее, даже если она не полностью вернулась в свою прежнюю физическую форму, но ее рот и нахальство вернулись в полной силе еще в больнице.

— Наконец-то привели в чувство своих сопляков, да? — спросила она, когда упала в мои объятия, а я посмотрел на нее с каждой унцией любви и нежности, переполняющих меня изнутри.

Иногда их практически было слишком много, что казалось, словно все эти желания и стремления выйдут за пределы и затопят мир. Настолько сильно я любил ее, настолько, что мог похоронить мир под простыней этого чувства.

— Сопляки официально приведены в чувства, — сказал я, опуская свой рот на ее для поцелуя, который на вкус был как наш самый первый. Он пронзал мой рот, одновременно прорезая меня насквозь, выливая на пол всю мою неуверенность и уязвимость. Это было идеально, именно здесь я и должен быть прямо сейчас, в этом месте, где каждый поцелуй снова и снова на вкус ощущается, как первый. — На обратном пути мы заедем в «У Уэсли», и…все идут.

— О, хах, — сказала Берни, когда зарылась лицом в мою грудь, ее руки вцепились в мою футболку. — Вот почему все идут? Ради картошки фри и молочных коктейлей? Это никак не связано с тем, что меня подстрелили, а вы, ребята, одержимы заботой обо мне?

— Я бы не сказал просто одержимы, — начал я, пальцами поглаживая ее волосы и изо всех сил стараясь скрыть улыбку, которая освещала мои губы. — Я бы сказал фанатично. Или рьяно. Что-то такое.

Бернадетт рассмеялась, и, клянусь, это был самый красивый звук, который я слышал за всю свою жизнь.

— Хорошо. Горячие, страстные, пылкие, пылающие, демонстративно заряженные мужчины, — она еще раз поцеловала меня, но на этот раз в щечку, а затем отстранилась, чтобы пойти к двери, одетая в мои старые треники и футболку с какой-то политической надписью на ней.

Берни надела обувь, когда я последовал за ней вниз по лестнице и через гостиную, выходя через дверь и направляясь к ожидающим машинам.

В направление будущего, который с каждым нашим шагом казалось все светлее и светлее.

Несмотря на то, что ей положено вести себя спокойно, Берни выхватила ключи от Кадиллака из рук Хаэля, открыла дверцу и забралась внутрь. Она включила песню — Grandson — «Dirty» — и нажала на кнопку, которая опускала крышу.

Теплый, августовский ветер развевал ее волосы вокруг лица, когда она надела солнечные очки и посмотрела через плечо на троих маленьких девочек на заднем сидении.

— Готовы? — спросила она, когда Вик сел на байк, а Хаэль сел в свою Камаро. Оскар и Каллум какое-то время смотрели на меня, прежде чем присоединиться к Хаэлю. Улыбка подразнила уголки моих губ, когда Берни врубила громкость на полную, и я обошел машину спереди, ласково похлопав Бронко, проходя мимо, и забрался в Кадиллак с пассажирской стороны.

— Погнали, — сказала Берни, засунув жвачку между ее губами и дерзко лопнув ею, прежде чем выехать на дорогу с девочками, поднявшими свои руки и визжащими от восторга.

Ветер испортит их прически, но давайте будем честны, я