Летний сад - Полина Саймонс

Татьяна приняла новую должность, а деньги Александра отправлялись в банк. Они жили на ее жалованье, и у них еще немало оставалось. Им просто не на что было тратить. Александр купил Татьяне новую машину. Она хотела что-нибудь спортивное, поэтому он выбрал красный «форд-тандерберд» – он только что появился на рынке и стал последним писком моды, и теперь его жена могла с ветерком нестись по дороге к госпиталю, направляясь на ночную смену в пятницу.

Да, они тратили деньги на одежду и обувь. Следуя моде, Татьяна покупала дизайнерские платья, и новейшие просторные брюки, и туфли на шпильке, и шелковые комбинации. Александру она покупала рубашки из вискозы, и длинные джемперы, и костюмы – не скучные фланелевые, а льняные и хлопковые, так что, когда вечером в пятницу Александр отправлялся выпить без нее, он выглядел потрясающе.

Энтони был одет лучше всех в школе. Он вообще был самым умным, самым высоким, самым сильным, самым атлетичным и самым красивым мальчиком во всем Финиксе. Не было ничего такого, что Энтони не мог бы сделать. Александр, научившийся всему на собственном опыте, старался привить своему пугающе добродушному и открытому сыну некоторую осторожность, сдержанность, когда дело дошло до противоположного пола. Он слегка тревожился за будущее Энтони: игровая площадка была такой неровной…

Семья Александра прогуливалась по городу – безупречно одетая, сияющая. Муж и сын – загорелые, смуглые, широкоплечие, один – уменьшенная копия другого, и – она! – маленькая, но на высоких каблуках, все такая же веснушчатая, светловолосая и пышущая здоровьем, все еще ошеломительная; она всегда держала мужа под руку. Семьи с детьми, для которых Александр построил дома, останавливали их на Мейн-стрит, возле школьного здания Литтл-Ред, пожимали ему руку, предлагали сигары, приглашали выпить, дарили всякие мелочи и говорили, как им нравятся их новые дома, одобряли мастерство, с которым они построены.

А однажды какой-то старик упал на колени – но не перед Александром, – и плакал, и говорил: я знаю вас. Я вас где угодно узнаю. Спасибо, что спасли мою малышку.

Прошли уже месяцы с тех пор, как Александр и Татьяна говорили о строительстве дома. Возможно, это были слишком спокойные месяцы.

И прошли уже месяцы с тех пор, как они говорили о ребенке. Возможно, это были слишком спокойные месяцы.

Но они были заняты, заняты, заняты.

Александр не знал, когда начались перемены, потому что все происходило так постепенно, как легкий отход воды от линии берега, как размывание дюн; годы текут незаметно, и вдруг вы видите, что дюны исчезли, – но однажды, заметив в гардеробе крахмальный белый халат сиделки, Александр не только не ощутил мгновенного волнения, но определенно почувствовал в груди ледяной укус метафорических зубов.

Русский повар

По пятницам вечером за Энтони присматривал Александр, но мальчик рос, становился более самостоятельным и часто хотел пойти к друзьям. Александр тоже начал выходить с приятелями, чтобы выпить или поиграть в покер с Джонни. Молодой и одинокий Джонни был его новым бригадиром. Бизнес рос, и после тяжелой работы Джонни просто необходимо было расслабиться. Шеннон и Скип, игравшие с ними в покер, должны были возвращаться домой к полуночи. Но Джонни спешить было некуда и незачем, так что они с Александром продолжали игру в компании беспечных приятелей.

Теперь по пятницам Александр мог вернуться домой в полночь, в два, в три часа, а однажды он и вовсе отправился в стрип-клуб с Джонни и его другом Тайроном и до дому добрался только в половине пятого – пусть не в шестом часу, но все равно слишком поздно, и к тому же он был весьма пьян. В доме было тихо. Энтони остался у Франчески. Никто не знал, когда пришел Александр. Никому не было дела. Все было в порядке. И ничей голос не плакал и не кричал в тишине, никто не огорчался и не говорил: «Милый, ты знаешь, который час? Где ты был? Пожалуйста, не задерживайся так больше! Я жду тебя в нашей постели. Я ждала тебя в Кокосовой Роще и на Бетель-Айленде, и я ждала тебя в этом доме, я сидела у стола, в легком шелковом халатике, вся такая аппетитная и под халатом нагая…»

Но это было давно. Теперь Александру вместо того доставалась маленькая рука Татьяны на его лбу утром в субботу, в восемь часов, ее нежные губы на его щеке и ее тихий голос: «Супруг, эй-эй, уже восемь, тебе пора на работу. Просыпайся, засоня. Что, повеселился ночью со своими глупыми друзьями?»

* * *

В начале лета пятьдесят шестого года Шеннон и Александр выпивали вдвоем у «Мэлони». Скип поссорился со своей беременной женой Карен, и они теперь мирились. Джонни обхаживал новую даму. Александр и Шеннон говорили об ужасном для команды «Ред Фокс» годе, об атомной бомбе, о возможности пристройки к новым домам бомбоубежищ, об Израиле, о Египте и Суэцком кризисе. Они болтали о предстоящих выборах президента и о том, есть ли у Стивенсона шанс победить Эйзенхауэра. Они говорили о гражданской войне, бушевавшей в Индокитае после поражения Франции, – но Александр замечал, что Шеннона ничто особо не интересует. Когда он спросил, все ли у него в порядке, Шеннон ушел от ответа, но позже, около полуночи, когда пора было идти домой, сболтнул, что просто не представляет, как можно оставаться моногамным всю жизнь.

– Ох, приятель, – сказал Шеннон. – Не знаю насчет тебя, но ты не поверишь, какие безумные отговорки я постоянно слышу, когда пытаюсь… и это всего после трех лет брака! Клянусь, Александр, я подобных причин и вообразить не мог бы! Она говорит, что после секса не может заснуть, а потом не может работать днем! Ты поверишь в такое? «Найми мне домработницу, – говорит она, – и тогда будет секс». А я ей говорю: «Почему бы мне тогда не заняться сексом с домработницей?»

– Неплохо, – кивнул Александр. – Уверен, это поможет.

Шеннон продолжал, – видно, его как следует припекло:

– Или она говорит: «Как ты можешь думать о сексе, ты разве не читал о том, что происходит на Суэцком канале?» Александр! Я что, не могу трахнуть жену из-за того, что на Ближнем Востоке что-то случилось? Если мир в том регионе – условие для секса, всей цивилизации придет конец!

Александр засмеялся.

Шеннон, у которого слишком многое накопилось на душе и который не мог выложить это другим, изливал все на Александра непрерывным потоком, говоря, что не только его супружеские отношения стали более редкими, но и то,