Шипы в сердце. Том второй - Айя Субботина

Час тянется, как год.

Мы сидим в коридоре. Стася молчит и пьет чай, сделанный кем-то из персонала.

И держит меня за руку ледяной ладонью.

Наконец выходит врач. Окидывает нас взглядом, устало снимает перчатки и потирает переносицу.

— Жить ваш пес будет, — говорит наконец, и у из наших со Стасей ртов синхронно срывается всхлип облегчения. — Задета артерия, животное потеряло много крови, но сердце крепкое. Мы зашили, поставили дренаж. Псу нужно остаться в стационаре хотя бы до утра. Под капельницей.

— Спасибо, — шепчет Стася.

— Спасибо, — подхватываю я, готовая расцеловать его со всей благодарностью мира.

— А вам, милочка, срочно в травмпункт. — Врач переводит взгляд на мою ногу и сердито хмурится. — Если укус серьезный, могут быть повреждены мышцы. И нужно бы сделать укол от столбняка и бешенства.

— Я поеду. Сейчас отвезу ребенка домой и поеду.

На улице уже стемнело, на разгоряченную кожу щек воздух колючий от мелкого дождя.

На этот раз я помогаю Стасе устроиться в автокресле и сама ее пристегиваю. Шок прошел, она заметно притихла и теперь похожа на выключенную куклу. Мне даже хочется, чтобы она открыла рот и выдала какую-то свою фирменную язвительную шуточку, но, если честно, я сама вряд ли способна сейчас на какие-то эмоции.

Я выруливаю «Бентли» на дорогу.

Мне плохо.

Голова кружится, перед глазами плывут цветные пятна. Нога пульсирует так, будто в нее вбили раскаленный гвоздь. Я держусь за руль как утопающий в спасательный круг. В голове на сейчас пульсирует только одна задача: «Довезти Стасю. Просто довезти Стасю. Потом можно отключиться».

«Бентли» идет мягко, уверенно. Это хорошая машина. Надежная. Вадим любит надежные вещи. Я думаю о нем. О том, что он сейчас летит домой — или уже прилетел?.Что я должна была встречать его красивой, спокойной, с ужином. Что должна была подготовить почву перед тем, как рассказать про Бережного. А вместо этого везу его перепуганную дочь в его окровавленной машине, сама похожая на жертву маньяка.

Ничего, главное, все живы. Ведь так?

— Зевс выздоровеет? — слышу с заднего сиденья всхлип Станиславы.

Она маленькая испуганная девочка. В зеркале заднего вида у нее грязь размазана по всему лицу, и под носом мокро.

— Обязательно выздоровеет, — говорю со всей уверенность, которая во мне вообще есть. — Он же тоже Авдеев.

Она громко всхлипывает и еще громче шмыгает носом.

Мы почти приехали. Осталось повернуть на развязку, ведущую к поселку.

Светофор мигает желтым. Я притормаживаю, собираясь повернуть налево.

Смотрю в зеркала — пусто — и начинаю маневр.

И в этот момент, словно из ниоткуда, справа, прямо на красный, вылетает черный «Лексус».

Несется просто на скорости света.

Я вижу его боковым зрением — хищная решетка радиатора, свет фар, разрезающий темноту.

Время снова замедляется, мое сердце — останавливается.

Я понимаю, что он не успеет затормозить, а я не успею проскочить.

Автомобиль летит прямо в пассажирскую дверь. Туда, где сидит Стася.

Я громко кричу, но, кажется, только в своих мыслях.

В моменте так страшно, что ладони прилипают к рулю.

Но инстинкт работает быстрее мозга. Я резко выкручиваю влево, уводя удар от ребенка.

Жму на газ, пытаясь уйти с траектории.

Удар.

Скрежет металла, от которого лопаются перепонки.

«Лексус» бьет нас в заднее крыло.

Тяжелый «Бентли» заносит. Машину крутит на мокром асфальте.

Мир превращается в карусель из огней, визга шин и черноты. Я пытаюсь выровнять руль, но нас все равно тащит на обочину. Прямо в бетонный столб освещения.

Еще удар. Резкий и жесткий, выбивающий дух.

Меня швыряет вперед. Ремень безопасности впивается в грудь, ломая ключицу.

Подушка безопасности бьет в лицо, с силой боксерской перчатки.

Кажется, я выключаюсь на несколько секунд. Или дольше?

В себя прихожу от противного тонкого, нарастающего писка в ушках.

Во рту вкус крови и какой-то химии. Открываю глаза, пытаясь сфокусироваться. Перед лицом — сдувшаяся белая тряпка, лобовое стекло в паутине трещин.

Из-под смятого гармошкой капота валит пар.

— Стася… — Я пытаюсь повернуть голову, но боль в шее будто раскалывает голову надвое. — Стася!

Сзади слышится всхлип.

— Я… я здесь…

Господи, жива. Я отстегиваю ремень, игнорируя боль в груди плече — левая рука меня почти не слушается — и переваливаюсь назад, между сиденьями. Стася сидит, вжавшись в спинку кресла — страшно бледная, глаза огромные и на лбу огромная ссадина. Но она цела.

— Ты как? Где болит? — Кое-как ощупываю ее руки и ноги, за секунды вспоминая все свои знания об оказании первой помощи.

Слава богу, крови на ней нет, ниоткуда не торчат обломки костей.

— Мне страшно… — шепчет она, громко клацая зубами. — Мне страшно, Кристина…

— Все, все… Я здесь.

Я пытаюсь открыть дверь. Заклинило.

Толкаю здоровым плечом.

Больно.

Еще раз.

Дверь поддается с противным скрипом.

Вытаскиваю Стасю из машины. Ставлю ее на землю. Ноги не держат, меня шатает как в шторм. Вокруг собираются люди. Останавливаются другие машины. Кто-то кричит, кто-то звонит в «скорую». Я смотрю на «Бентли» Вадима — передняя часть всмятку, фары разбиты, крыло, куда пришелся первый удар, вмято внутрь.

Его любимая машина спасла нам жизни, но теперь она похожа на груду дорогого, искореженного металла и я даже не представляю, поддается ли все это ремонту.

Я сползаю по колесу на грязный асфальт.

Сил нет совсем, ни капельки.

Боль в ноге, про которую я забыла в момент аварии, возвращается с удвоенной силой. Кровь снова течет, пропитывая джинсы, носок и кроссовок. Голова кружится так, что тошнит.

Я закрываю лицо руками, пытаясь осознать эту минуту как окончательный конец.

Как большую жирную точку в середине моего испытательного срока.

Я без спроса взяла его машину — и разбила ее.

Я подвергла опасности наших детей (хотя откуда, господи боже мне было знать, что у охраны кого-то из наших соседей сбежит сторожевой доберман?!)

Из-за меня чуть не погибла наша собственная собака.

Я просто ходячая катастрофа.

Вадим меня никогда не простит. Даже если у нас самый офигенный в мире секс, я мать его сына и он меня немножко любит — … этому всему тоже есть предел.

Я сижу на обочине, прижимая к себе дрожащую Стасю, и тихо плачу. Не от боли или страха, не от оглушающего воя сирен.

А от полной окончательной безнадежности.

Глава тридцать восьмая: Хентай

Аэропорт остался позади.

Я веду машину сам. Водитель остался в терминале с багажом — после вымотавшего в край Нью-Йорка