Империя предрассудков - Панна Мэра

морально готовая ко всему, отвечая герцогине спокойным взглядом на эту своеобразную пытку. Я чувствовала, как упорно она пытается вывести меня на эмоции, но неистовый страх и паника уже уступили место равнодушию. И, наверное, она хотела, чтобы я в истерике молила у нее о прощении, но я решила, что так и буду стоять безмолвной статуей, пока она прямо не заявит в чем я виновата.

Когда герцогиня поняла, что на меня больше не действует ее самое сильное оружие, она устремила его на Варвару.

– А ты у нас, значит, тоже мечтаешь стать ручной зверюшкой Константина Николаевича? – вдруг произнесла Мария Павловна. Его имя больно резануло слух, уж слишком часто оно сегодня звучало.

«Не смей плакать или извиняться, я уверена, ты ни в чем не виновата», – только подумала я, как услышала еле слышный всхлип девушки.

–Ваша Светлость, я не понимаю, о чем Вы.

Не прошло и секунды, как я ощутила легкое дуновение от взмаха руки, за которым последовал звучный хлопок пощечины. Варвара резко схватилась за щеку, но сумела сдержать слезы. Потупив взгляд, она больше не думала смотреть на Марию Павловну.

– Я видела твое письмо! – вдруг воскликнула герцогиня, расплетая прическу. Методичные движения словно успокаивали ее, но голос дрожал от эмоций, которым она, наконец, позволила выйти. – Как ты посмела даже думать о его Высочестве! Константин Николаевич – будущий Император. А ты просто слуга. И для него не имеет значения, кем были твои родители, ты должна лизать ему ноги только лишь потому, что он позволяет есть в этом дворце, ходить по этим коридорам и спать в этих постелях. Запомни, своими постыдными чувствами ты выставляешь посмешищем его! Ты поняла меня?

А затем она резко замолчала, сделала шаг назад и, переведя взгляд на меня, добавила:

– Вы поняли меня?

Я кивнула. Хотя совершенно не понимала, каким образом причастна к надуманной провинности Варвары. Быть может, мой танец с Константином так взбесил герцогиню?

Затем я вновь услышала еле слышные всхлипы, за которыми послышалось короткое, тихое согласие Варвары.

Мария Павловна недолго помолчала и, вернув себе самообладание, со свойственным ей спокойствием продолжила:

– Вы должны запомнить очень важную вещь. Такие люди, как цесаревичи, великие князья императорской крови, никак не могут быть с такими, как вы. Это противоречит всем законам, – герцогиня совсем успокоилась, поэтому теперь вещала совершенно равнодушно. – Варвара, чего ты хотела добиться этим письмом? Чтобы он обратил на тебя внимание? Ну а ты, – Мария почти что тыкнула в меня пальцем, – думаешь, этот вальс для него что-то значил?

Я не успела возразить, поскольку женщина с нескрываемым презрением продолжала монолог:

– Какая потрясающая наивность. Поверьте, ни Константину, ни Александру Николаевичу вы не нужны. Им нужны те, у кого есть статус, такие, скажем, как я, как моя сестра. А пытаясь привлечь их внимание таким способом, вы лишь унижаетесь. Это выглядит невероятно жалко.

Должно быть, Мария Павловна надеялась вызвать в нас чувства бессилия и стыда. И вот если бессильной против воли герцогини я действительно себя ощущала, то вот стыдно мне не было ни капли. Константин сам пригасил меня. Отказать ему я была не в праве. А все остальное было сделано исключительно по распоряжению ее Светлости.

– Уясните раз и навсегда: вы портите репутацию и себе, и ему. А этого я сделать вам не позволю.

– В чем же наша вина, Ваша Светлость? – спросила я, не выдержав больше ее необоснованного давления.

Та посмотрела на меня сперва удивленно, а затем так брезгливо, что я почувствовала себя гнилой картофелиной.

– Ты? Ты спрашиваешь, в чем твоя вина? Я вроде просила, чтобы ко двору прислали смышленую девушку, – она вновь пыталась сыграть на моих чувствах, но мне пока удавалось терпеть ее колкости. – Ты пыталась соблазнить чужого жениха на глазах всего высшего света. Какая-то неизвестная девчонка, без имени и привилегий. Это просто недопустимо!

Что? Это просто не укладывалось у меня в голове. Как танец с цесаревичем мог быть воспринят ею, как попытка увести у кого-то жениха? Это он нарушал правила, когда касался моей обнаженной кисти, но почему теперь она выставляет виноватой меня? Я невероятно хотела задать все эти вопросы герцогине, но вместо этого стояла молча, крепко стиснув зубы.

– Надеюсь, ты поняла меня? – поинтересовалась она строго.

– Да, Ваша Светлость, – ответила я, потупив взор, но вовсе не от стыда. Скорее, я просто хотела поскорее закончить этот фарс.

Разумеется, из ее монолога я поняла лишь то, что ни в коем случае я не должна приближаться к неприкосновенным Константину и Александру. А еще, что каждый мой мелкий проступок будет для меня адом, просто лишь от того, что я уже ей не нравлюсь.

Получив от меня удовлетворительный ответ, она переключилась на Варвару:

– Теперь, что касается тебя. Если я узнаю, что ты посмела просто заговорить с Его Высочеством Константином Николаевичем о том, что ты писала ему в письме, я обещаю тебе: он будет последним, с кем ты говоришь в этом дворце.

Внутри все сжалось от невыносимой обиды. Но я была абсолютно бессильна против герцогини. У меня не было не то, что козыря в рукаве, но даже самих карт, чтобы отыграться.

– Молись, чтобы никто не рассказал ему о твоих жалких попытках любовных признаний, – вдруг произнесла герцогиня с усмешкой, вперив в меня взгляд.

Лишь эта фраза заставила меня испугаться. Неужели то письмо, которое я по ошибке отнесла Константину вместо Бернарда, было письмом Варвары? Если это окажется правдой, какие же проблемы у Варвары могут быть по моей вине?

Что делать, я не знала. К кому бежать и за что хвататься. Я была уверена: никто во дворце не поможет мне. Герцогине удалось выбить почву у меня из-под ног. Я почувствовала бессилие, а вместе с ним горячие слезы, которыми наполнялись глаза. Только бы она не заметила!

– Идите, не хочу вас видеть, – очень вовремя обронила герцогиня, отворачиваясь от нас и направляясь к туалетному столику.

Не говоря болей ни слова, мы поспешили покинуть эту пыточную. Спустя пару секунд мы оказались в пустом коридоре, но никто из нас не решался заговорить первым. И хотя я хотела, чтобы она произнесла хоть слово, рассказать ей о письме я не могла. Легче от этой правды девушке точно бы не стало, а я по-настоящему боялась потерять ее доверие.

– Как