Беспринципная - Юлия Резник

— Как? Уже все готово? — не узнаю свой голос.

— Говорил же, что займусь, — пожимает плечами, будто речь идёт не о событии, которое в перспективе может перевернуть всю мою жизнь. — Скан сделал. С остальным, думаю, и сама справишься.

Я отчаянно киваю и сжимаю пальцы на папке так сильно, что тонкий пластик противно хрустит.

— Спасибо, — сиплю я. — Даже не знаю, что сказать.

— Вот и не говори ничего. Спасибо достаточно. Общагу там дают. Подробности сама выяснишь.

— Конечно. Это вообще не проблема.

Он кивает и уходит обратно в дом. А я стою, прижимая папку к тяжело вздымающейся груди. На глазах собираются слезы, оттягивают нижние веки застывшей смолой — ни туда, ни обратно.

— Зойка, ну ты идешь?! — бурчит Алиска, с интересом естествоиспытателя расковыривая пальцем комариный укус.

— Бегу, — отмираю я.

Наспех скинув обувь, влетаю на кухню, хватаю телефон, сажусь за древний ноутбук, который мне за ненадобностью отдала Седка. Он буквально на ладан дышит. Долго грузится, кошмарно тупит, но это что? Это терпимо!

Яркий полуденный свет выедает глаза, превращая картинку на экране в набор нечетких расплывающихся пятен. Бесят и пятна эти, и то, как в большой комнате орет телевизор!

— Генка, ё-мое, ты можешь сделать потише? — рявкаю я, пытаясь сосредоточиться на анкете.

— Да, пожалуйста, — бурчит брат, и звуки боевика действительно становятся тише. А потом их совсем заглушает скрип давно рассохшихся половиц: — Ты чего такая нервная? Месячные, что ли?

Закатываю глаза.

— Я документы в универ подаю. Сосредоточиться надо, ясно?

— Что ж неясного? — сощуривается Генка. Ну, вот опять!

— Только бы сервер не рухнул, — бурчу я. Утыкаюсь в экран.

Заполняю поле за полем. Скан целевого уже прикреплён. Анкета заполнена. Осталось лишь нажать на кнопку «отправить». — Ну, что ты стоишь у меня над душой?! — психую.

— Куда поступаешь хоть? Баллов хватит?

— Я на целевой. Поэтому хватит, да. Считай, что уже студентка.

Замираю на секунду и вжимаю палец в тачпад. Вот и все. Оказывается, тут нет ничего сложного! Даже странно, что настолько простое действие может полностью изменить мою жизнь. Интересно, когда придет осознание, что моя взяла?

— Целевой? — допытывается Генка.

— Ну, да. Это когда учебу оплачивает будущий работодатель, а я по окончании универа обязуюсь её отработать.

— Я знаю, что такое целевой контракт.

— Тогда чего пялишься? — злюсь… Так злюсь под его не по годам мудрым, проницательным взглядом.

— Интересно, как ты контракт выбила.

Генка чешет щеку, на которой не так давно начала пробиваться редкая белесая щетина.

— Гаспарян вписался. Седка ему на уши присела — и вот, — я подхватываюсь, беспечно взмахнув рукой. — Ты на меня так не зыркай, Ген. Сама в жизни устроюсь, и тебя подтяну, может… мелких. Я же вас не бросаю.

— Ясно.

— Ты мне не веришь, что ли?! — возмущаюсь я.

— Я о тебе волнуюсь.

Я оборачиваюсь, на этот раз глядя прямехонько в глаза брата. Тело омывает волной тепла. Почему я решила, что совершенно одна в этом мире? Вот же тот, кто всегда рядом. Тот, на кого я могу, да, пусть не во всем, но все-таки положиться. Поддавшись порыву, приближаюсь к Генке и крепко-крепко его обнимаю.

— Все будет хорошо, малой. Я знаю, что делаю.

— Большая, б***, — хмыкает тот, неловко прижимая меня сильнее.

— Ну, побольше некоторых буду. Ага…

— Так это типа все? С первого сентября свалишь? — интересуется брат, когда мы размыкаем объятья, и кивает на гудящий ноутбук.

— Может, даже раньше. Мне же еще в общаге надо будет устроиться. Ну и прибарахлиться. Город — это не наша деревня, там выглядеть надо на уровне.

— Деньги-то у тебя есть?

— А если нет? Подкинешь? — смеясь, луплю Генку в живот. Пресс у этого гада стальной. Брательник с лица спадает. — Да шучу я! — хмыкаю. — Собрала, конечно, на первое время. Целый год же к этому готовилась, что ты…

И ведь не вру. Я действительно скопила приличный запас. Но все же я надеюсь, что он останется нетронутым. И к универу меня приоденет любовник. Без заначки жить как-то стремно.

— Ну, если что — звони-пиши.

— Да я пока никуда не собираюсь! — снова хохочу я, потому что у меня просто великолепное настроение! Генка вновь закатывает глаза и возвращается к своему боевику. А я принимаюсь собираться в больницу. Складываю в рюкзак новую ночнушку, трусы, халат, нахожу сменную обувь — старые кроксы, которые потеряли былую белизну ещё при царе Горохе. Неуверенная, что больничную еду можно есть, наливаю в банку остатки вчерашнего супа и тянусь на остановку. А потом целый час трясусь в душном насквозь пропитанном бензином автобусе. К обеду, ясное дело, не поспеваю. Но ближе к трем захожу в палату матери. Выглядит она не намного лучше, чем накануне. Сердце болезненно сжимается… И ведь понимаю, что это уже не моя мать, что алкашка изменила ее личность необратимо, но сердце болит даже за эту чужую, по сути, опустившуюся женщину.

— Ну как ты?

— Плохо, Зоечка. Но врач говорит, могло бы быть гораздо хуже, если бы не вы… — из глаз матери льются пьяные слезы. Дальнейший сценарий мне знаком наизусть, поэтому я просто киваю, когда она опять начинает божиться, что больше никогда… Что вот теперь-то она точно завяжет! В безнадёжной ситуации с матерью есть лишь один положительный момент — она давно перестала отрицать свою проблему. Жаль, что ей не хватает воли, чтобы с ней справиться. И не хватит. Тут я не питаю иллюзий.

Чувствую на спине любопытные взгляды теток с соседних коек. Невольно веду плечом, будто сбрасывая их с себя…

— Ну, а ты как, доченька? Как младшие?

— Сегодня документы в вуз подавала, — знаю, дурость! Но так хочется похвастаться, и этим сучкам, что на нас пялятся с такой брезгливостью, утереть нос.

— Ох, а когда узнаешь, поступила ли?

— Да я же на целевой. Поступила, считай.

Мама что-то еще говорит. Радуется, плачет, естественно. Порой я даже завидую, что для нее это, как, блин, с горы катиться. Я же и вспомнить не могу, когда в последний раз лила слезы. Есть ощущение, что те зацементировались внутри меня, и теперь только скребут изнутри, не в силах выплеснуться наружу.

— Вот ты молодец у меня, девочка… Учиться будешь. Умной станешь, — продолжает бубнить мама, вытирая лицо краешком больничной простыни. — А там и братьям-сестрам поможешь.

— Я уже умная, — хмыкаю, прикрываясь шуткой, как бронёй, а внутри такая злость взвивается! Вот какого хрена она на меня опять перекладывает ответственность?! Это же ее дети!