Хризолит и Бирюза - Мария Озера

— О, Род милосердный… — прошептала я, садясь на кровати с выражением такой паники, будто меня застали в казённой постели с графским титулом. Взгляд метался по комнате в абсурдной надежде, что никто этого не видел. Будто бы такое могло быть.

Выдохнув, я уверенно спрыгнула с высоких перин и подошла к столику с коробочкой.

Внутри аккуратно, почти с ювелирной точностью, лежала толстая пачка купюр. Подержав её в руке — на удивление тяжёлая — я бросила деньги обратно в коробку с небрежностью актрисы, которой аплодировали за роль, к которой она давно охладела.

Меня пробрало легкой дрожью, и я мысленно радовалась где-то на задворках сознания, что вечер ограничился только сопровождением.

Встав с постели, я подошла к окну, чтобы раздвинуть шторы и впустить свет в комнату. Но вместо этого я замерла на месте, любуясь открывшимся передо мной видом. За окном раскинулся городской пейзаж, который казался бесконечным. Вершины соседних крыш тянулись вверх, словно пытаясь достать до самых облаков. Вереница улиц распласталась, казалось, до самого горизонта. Внизу, среди домов, кипела жизнь: редкие машины мчались по дорогам, люди спешили по своим делам. Кто-то из них опаздывал на важное мероприятие, кто-то не спеша передвигали ногами, так же, как и я, наслаждаясь свежестью утреннего воздуха.

Этот вид был одновременно завораживающим и пугающим.

Этот вид напоминал мне, насколько ничтожны наши судьбы по сравнению с безмерностью мира. И в то же время — как прекрасно быть его частью, хотя бы на мгновение.

Хотя бы на день.

Приоткрыв окно, я впустила в комнату свежий воздух сквозь небольшую щелку. Он прошел по пространству, словно чужая рука по обнажённой коже, и, не задерживаясь, скрылась в складках штор. Не оборачиваясь, я направилась в сторону ванной — раздеваясь на ходу, словно сбрасывая с себя не только одежду, но и остатки прошедшей ночи. На полу за мной осталась невольная дорожка: туфелька, платье, кружевное бельё — без порядка, но с некой изящной неряшливостью.

Ванна еще не налилась, но я уже села в нее и ждала, когда вода закроет меня полностью. Пар от горячей воды тонкими ручками тянулся к потолку. За пределами дома температура воздуха была достаточно комфортной, однако меня все равно пробрала еле заметная дрожь, от которой мне скорее хотелось скрыться во влаге разогретой воды.

Вытащив из волос украшение, я откинула их за пределы акрилового камня ванны, чтобы они не намокли, но, когда ванна налилась, я все равно не смогла бороться с желанием полностью оказаться под водой. Я задержала дыхание и целиком погрузилась в свои мысли.

Можно ли считать, что моя мечта осуществилась и я имею все то, чего так желала?

Ведь у меня теперь есть всё: просторные апартаменты, зеркала в золочёных рамах, мягкие ткани, платье на каждый вечер, и мужчина каждый вечер, который никогда не надоест, ведь каждый вечер он будет другой. Я могу позволить себе быть разной. Мне льстят, мне платят, меня провожают в автомобиль, будто я не я, а героиня какого-то лоснящегося романа.

Почему моя мать так рьяно отказывалась от этого всего — мне было не понятно. Ведь она могла иметь все, и я могла расти, не зная, что такое проблемы с деньгами, что такое грязная одежда и объедки с настоечных. Неужели всерьёз хотела доказать что-то людям, у которых в груди давно высохли сердца? Хотела, чтобы её «увидели», оценили, признали? Но ведь это всё иллюзия — что-то кому-то доказывать. В первую очередь надо волноваться о своем комфорте и своих близких. Пока дают — надо брать. Хорошее не предлагают дважды, почему она так и не поняла этого?

Я открыла глаза под водой. Свет ломался сквозь поверхность, искажая всё до неузнаваемости. Казалось, будто я сама — часть этого дрожащего мира, где правда и ложь различаются только по оттенку тишины.

Неожиданно чья-то рука резко схватила меня под локоть и выдернула из воды. В одно мгновение я потеряла контроль над телом — вдохнула вместо воздуха воду, что тут же обернулось хриплым, лающим кашлем.

— Пресвятые мученики! — раздалось над ухом. — Я думала, ты… всё…

Криста, перекрестившись так, словно пыталась отпугнуть саму смерть, осела на пол рядом с ванной и шумно выдохнула, прижав ладонь к груди.

— Не пугай меня так больше, подруга, — пробормотала она с дрожью в голосе.

Я, с трудом выкашляв остатки воды, приподнялась, опираясь на край ванны, и мрачно посмотрела на свою «спасительницу».

— А как же… постучаться?

— Я стучала! — взвилась она. — Долго, много раз! — её голос дрожал, как натянутая струна. — Я так перепугалась, что взломала замок!

— Ах, и на это у вас талант имеется? — криво усмехнулась я, откидывая прилипшие к лицу волосы и облокачиваясь о край ванны, будто на подиум.

Криста только натянуто улыбнулась, но ничего не ответила. Впрочем, никто и не сомневался, что девочки Жизель не только украшают собой клубы и салоны, но и куда умелее в вопросах, которые далеко выходят за рамки приличий.

— Сегодня чаепитие у господина Маркса, — заговорила она уже более деловым тоном. — Будет Барон с сыном, Нивар, ну и ещё те господа, что вчера подписались под финансированием заводской реформы. Машина подана через полчаса, — она бросила взгляд на часы над дверью в ванной.

Я вздохнула, уронив подбородок на край ванной, и прикрыла глаза.

Инвесторы, заводы, Маркс, сын Барона… Всё это снова звучало, как тяжёлое «продолжение вчера».

А ведь я только начала оттаивать.

Я протянула руку Кристане, и она, не скрывая довольства, помогла мне выбраться из ванны, накинув банный халат. Мы направились к массивному гардеробному шкафу, внутри которого ткани струились, переливались, цвели и мерцали, будто лоскуты сна, разложенного по полочкам.

Криста, между делом, бросила взгляд на открытую коробку с деньгами, всё ещё сиротливо стоявшую на прикроватном столике, и спросила с полувздохом:

— Ну и каково это — быть настолько богатой, чтобы даже не считать?

Я хмыкнула, отложила коробку и, не глядя, задвинула её в ящик.

— Ты не узнаешь, — с лёгкой усмешкой ответила я. Мы обе рассмеялись. Смех был звонкий, почти девичий, хотя ни я, ни она уже давно не верили в сказки.

После нескольких сомнений я выбрала платье — небесно-голубое, усыпанное мелкими вышитыми цветами, струящееся до щиколоток. Разрез на юбке чуть ниже бедра придавал ему дерзости, словно случайная оголённая строчка в письме, написанном тушью. Пышные рукава создавали воздушную романтичность,