Я буду сверху - Мария Зайцева

Потому все мои посылы пропускаются мимо ушей.

Еще бы! Надо же донести ценную информацию до моих многострадальных мозгов!

Потому никто никуда не идет, естественно.

Вера продолжает стоять, возмутительно пьяненькая, у моей кровати, с всклокоченными волосами и разъехавшейся по всей мордашке косметикой, и горько плачет.

– Я сопротивлялась, – тонким пьяным голоском признается она. – Он сказал… Я сказала, что не буду со мной спать. Я, точнее, сказала… ик, я сказала, что не буду с ним спать… Или он это сказал? Я подругу не предаю. Мы, сироты, уже обижены жизнью, больше нельзя обижать.

На последней дурацкой фразе меня подбрасывает на кровати.

– И ты, дура, ему это сказала? – неверяще переспрашиваю у нее.

– Конечно, – возмущается с непоколебимой пьяной уверенностью в правильности всего сделанного и сказанного Верка. И мне в этот момент дико хочется стукнуть ее чем-нибудь тяжёлым.

Дура какая, бляха муха! Вообще невменяемая! Как я раньше-то этого не замечала?

– Хотя, знаешь, если бы он ко мне первый подошёл, если бы я на него упала… Вот так вот… Как ты… Я бы не сопротивлялась, потому что ты дурочка полная, абсолютная дурочка, – заплетающимся языком продолжает свои идиотские рассуждения Верка. – Он предложил мне выпить, и я выпила. Мне было так тоскливо-о-о…

Она вдруг начинает реветь ещё сильнее и громче.

Смотрю на нее и ощущаю, как гнев мой, дикая обида на себя и на ситуацию в целом, почему-то растворяются. Ну невозможно на эту дурочку всерьез злиться! Верка невозможно похожа сейчас, пьяненькая, несчастная и зареванная, на маленькую обиженную девочку. Губы, распухшие от слез, щеки мокрые, ресницы, слипшиеся стрелами. Кукла дурацкая, пустоголовая.

Оставили ее на лавке под дождем, забыли…

Пожалуй, это не она глупая, все же, а я.

Слишком людям верю, хоть и говорю об обратном.

И Платошу, вон, сначала обругала, а потом захотела все миром решить, на нормальной ноте проститься.

А сейчас смотрю на ревущую подругу, вспоминаю, из-за чего мы с Курпатовым поссорились, и такой все тупостью кажется, невероятной просто.

И чего взбесилась?

Ну, захотел он отношений кратковременных, до своего переезда в столицу… Ну, и ладно!

Почему бы и не да?

Секс с ним зачетный, все внутри до сих пор сладенько так потягивает и сжимается от одних лишь фантомных воспоминаний.

Парень он не бедный и щедрый… Если отключить сердце и врубить на полную катушку мозг, то можно и удовольствие получить…

Вот только проблема в том, что не получается у меня без сердца-то. Уже сбоит, хотя у нас толком ничего и не было.

И на Верку среагировала неправильно.

Слишком агрессивно.

В конце концов, какая мне разница, с кем Курпатов обжимается, он мне ничего не должен, как и я ему.

А я прямо завелась же, когда увидела, как он мою подружку тащит ко входу в кафе!

До такой степени разозлилась и разочаровалась во всех, что даже про угрозы твари Жорика позабыла!

Верней, не позабыла, конечно же, но как-то на второй план все отошло.

А на первом – боль в сердце.

И крепкий красивый парень, так легко отпустивший меня, развернувшийся спиной, тискающий мою подружку… Обидно, черт! Очень обидно!

Я пришла домой в совершенно невменяемом состоянии, не смогла толком ничего придумать, побегала по комнате вперед и назад…

И, в итоге, завалилась на кровать, сцепив зубы изо всех сил, чтоб не зарыдать от обиды и унижения.

В голове теснились дурацкие мысли о мести этому гаду и этой предательнице, я даже отвлеклась на них и чуть-чуть построила грандиозные планы, как я им всем покажу и что они все еще пожалеют.

Где-то посередине всего этого бедлама в башке и задремала.

Проснулась от горестного воя над головой.

Спросонья решила, что забыла дверь закрыть, и в комнату пробралась бродячая псина и теперь тут завывает.

А оказалось, что все гораздо прозаичней…

Я смотрю на несчастную, зареванную, несущую полный бред Верку и вздыхаю.

Ну вот что делать с ней?

Верка, не иначе, как спинным мозгом, потому что головной явно в отключке же, ощутив перемену в моем настроении, прекращает рыдать и, горестно заламывая руки, продолжает делиться ценной, по ее мнению, информацией:

– Конечно, он не стал со мной спать и соблазнять меня, когда я ставила… вставила… не туда, бля… Встала в такую позицию, что я тебя не предам… – трагическая пауза, наверно, для полноты осмысления и сочувствия, а затем снова вой, и в этот раз прямо похоронный, – но я всё равно тебя предала-а-а…

– Господи, как ты меня достала! – с досадой прерываю я ее. – Иди в душ, пьянь!

– Нет, ты должна меня выслушать, – строго заявляет Верка, чуть покачиваясь перед моей кроватью, но не отступая от намеченной цели. Все же, пьяные бывают очень надоедливыми, мне ли не знать.

– Говори, давай, чем ты меня предала, – вздыхаю я, садясь и упирая голову в ладони. Болит… И глаза болят от слез…

– Я ему всё рассказала, что о тебе знаю.

Охереть!

– Что?! – я вскакиваю с кровати, забыв про головную боль, и нависаю над Веркой, трясу ее за плечи. – Ты что натворила?! Да лучше бы ты с ним переспала! Да лучше бы ты у него отсосала в его машине, чем такое!

И я в этот момент крайне искренна! На все сто!

– Нет не лучше, – пьяно заявляет Верка, крутя передо мной указательным пальцем, – не лучше… Он всё о тебе хотел знать, потому что он, похоже, в тебя влюбился. Вот ты сопротивляешься, и всё это неправильно, ты должна расслабиться и получить удовольствие…

– Вот ты дура!

– Вообще нет! – Верка сурово сдвигает брови и продолжает с комически серьезным, невероятно пьяным выражением на лице, – он только о тебе и говорил. Сразу, после того… Ик… Как… Ик… Я ему сказала, что не буду с ним…

– Ох… Вали уже в душ!

– Нет! Мы договорились!

– С кем? О чем?

– С Платоном! О тебе! Что я тебе! Скажу! Да!

– Что скажешь?

– Все!

– Дура пьяная!

– Это все нервы… Такие нервы, Сонь, жуть просто…

– Нервы у нее… – я вздыхаю, принимаюсь стаскивать с не сопротивляющейся Верки платье и паковать ее в халат, – вот у меня нервы… Жорик писал опять, сучара…

– Опять? – Верка покорно поднимает и опускает руки, поворачивается, она вся мягкая становится, словно платилиновая, похоже, искусственный заряд бодрости, который бывает при большом количестве выпитого, уже прошел, и теперь она ловит сладкий, пока что, отходнячок, – снова дочкой называл?