Укушенная - Джордан Стефани Грей

видела раньше. Корсеты; кружева; нежные, почти полупрозрачные юбки; позолоченная строчка. Все они выполнены в одной цветовой гамме. Рубиновый. Алый. Тёмно-бордовый.

Кроваво-красный, дьявольский.

Затем ночь возвращается ко мне внезапными вспышками ярости. Лужа крови и костей, которые когда-то были моей лучшей подругой. Двенадцать порезов на моём бедре. Машина, полная монстров, и туман, из-за которого мне захотелось убить их всех.

И мой отец.

Мой отец, который оставил меня им. Бросил меня на растерзание волкам.

О боже, нет.

«Трансформация сломает то, что ещё не сломалось, и тогда, возможно, это сломает и тебя», сказал мужчина.

Но это была ложь, и они были сумасшедшими, и меня похитили…

Мой позвоночник ломается. Камешки, которые когда-то были моими костями, смещаются под кожей. Я издаю такой громкий вопль, что дрожат окна, и падаю с кровати. Голая земля впивается в мои ладони, ледяная и мёрзлая на ощупь, но этого недостаточно, чтобы остудить огонь, пылающий в каждой волосяной луковице на моём теле. Шерсть встаёт дыбом, словно иголки, выпирающие из моей плоти.

Этого не может быть. Это не может быть реальностью.

Трансформация сломает то, что ещё не сломалось.

Я не хочу этого; я хочу к своему отцу. Я хочу к Селесте. Я хочу вернуться домой.

Я… я не могу стать монстром. Но выбор был сделан за меня. Я захлёбываюсь кровью, которая хлещет с моих губ, прежде чем мои зубы сменяются острыми, как бритва, клыками. Они вырастают сразу же, и я испытываю такую сильную боль, что начинаю задыхаться и звать на помощь.

Никто не отвечает на мои мольбы.

Клыки втягиваются. Мои старые зубы вырастают снова. Это больно. Всё это причиняет боль.

Я впиваюсь ногтями — когтями — в камень и заставляю себя держать глаза открытыми. Чтобы снова не потерять сознание. В своем искажённом отражении на металлической койке я наблюдаю, как невидимый топор разрубает моё тело пополам. Превращая в женщину. И волка.

Кровь шумит у меня в ушах.

— Умирать не так уж и плохо, — говорит Селеста таким же весёлым голосом, как и всегда. Задыхаясь, я поднимаю глаза и вижу, что она склонилась надо мной. Её образ то появляется, то исчезает. Размытый по краям. Но я не могу оторвать от неё взгляда. Это она. Это действительно она. Слёзы наворачиваются на глаза, когда меня окутывает её аромат. Вишни и лета.

Её синие волосы щекочут мне нос, когда она опускается на колени и кладет холодную руку мне на плечо.

— Это почти не больно.

— С-Селеста? — Мой голос звучит слабо, почти шёпотом, но она понимает. Она всегда понимает. Я сажусь, тянусь к ней… и моя рука проходит сквозь стену холодного воздуха.

— Расслабься. Всё это не имеет большого значения.

Её губы внезапно разжимаются, и изо рта сочится кровь.

Я кричу.

Трансформация происходит волнообразно. За часами отдыха следуют минуты мучительной боли. Каждый раз новая часть меня ломается. И ломается. И ломается.

Не думаю, что это когда-нибудь закончится. Прошло слишком много времени. Солнце взошло и снова зашло; комната наполнилась светом, но тут же сменилась облачной тьмой. Дрожа под окном, я наблюдаю, как у меня ломаются ногти и когти вырываются из костей. Я умираю. Я также больше не могу заставить себя плакать. Я могу только смотреть. Смотреть и ждать.

— Ужасно, — говорит Селеста.

Она рядом со мной все это время, хотя не более чем чертова марионетка, которая ведёт себя как моя лучшая подруга. Галлюцинация. Ночной кошмар.

Она наклоняет голову и толкает меня в плечо.

— Ты ведь знаешь, что происходит, не так ли? Знаешь, кем ты становишься?

Я не отвечаю.

Она закатывает глаза, это настолько обыденное действие, что я почти верю, что оно происходит на самом деле. Что она настоящая. Но она мертва, и я следующая.

— Оборотнем, — шепчет она. — Чудовищем.

— Я знаю, — заставляю я себя сказать. — Знаю.

Я остаюсь лежать на полу, поверх разбросанных остатков красных платьев, которые я изорвала в клочья нечеловеческими когтями, когда моё внимание привлекает тихий стук в дверь.

Сначала я думаю, что шум — это ошибка. Ещё одна галлюцинация, которая должна была причинить мне вред, но затем это повторяется. Второй стук. Третий. Я заставляю себя сесть.

— Я… я не уверен, что ты меня слышишь, — говорит кто-то… парень. Его голос мрачный, скрытный, и я его совсем не узнаю. Я с трудом узнаю себя. — Я не знаю, как далеко ты продвинулась в этом процессе, и что испытываешь, но… мне жаль.

Мои руки сжимаются в кулаки. Моё сердце сильно бьётся между сломанными рёбрами. Но я слышу не только свой пульс, но и его. У него перехватывает дыхание, сердцебиение прерывается, будто он нервничает. Или, может быть, раскаивается. Он поднимает ногу, и я жду, когда он уйдёт, но он опускает её обратно. Этот звук с таким же успехом можно было бы транслировать через громкоговоритель, каким бы громким он ни был. Меня пробирает дрожь, пока я практически не ощущаю привкус дыма от его колебаний.

Он тихо выдыхает.

— Я понимаю, что ты чувствуешь. Знаю, тебе, должно быть, страшно…

— Страшно? — инстинктивно шиплю я, обращаясь к твёрдой стене двери. — Ты думаешь, мне страшно? Меня заперли в этой стерильной комнате без каких-либо объяснений, и я… моё тело… — Я не заканчиваю предложение. Из моих зубов вырастают клыки и впиваются в нижнюю губу. Я закрываю глаза, пытаясь не обращать внимания на боль. Мучения.

Селеста встает и хлопает в ладоши от безудержного ликования, зная, что она — худшая из всех.

— Если тебе так плохо, ты всегда можешь попробовать умереть, — предлагает Селеста.

Я хнычу, и парень у моей двери, должно быть, слышит это, потому что рычит.

— Борись с этим. С Болью и всем, что, как тебе кажется, ты видишь. Всё это нереально. Твоя душа раскалывается. Ты…

— Умираешь, — заканчиваю я за него. Я снова ложусь, отказываясь смотреть на призрак моей мёртвой лучшей подруги. Было бы легче, если бы я могла заснуть. Если бы Селеста не шептала мне на ухо проклятия, а мои внутренности не сжимались бы в узел.

Во мне больше не осталось сил бороться. Мне почти всё равно. Я просто хочу, чтобы это закончилось. Я придвигаюсь ближе к стене, прижимаясь кожей к холодному камню. Ничего не помогает.

— Послушай меня, — говорит он, и его голос превращается в хриплый скрежет. Отчаянная мольба. — Это может быть либо концом, либо