Игры со льдом - Ринат Рифович Валиуллин

он ни был кривым, играть я его на гитаре все-таки научил. На это ушло несколько месяцев. Хотя некоторые аккорды я не мог брать, потому что фаланга указательного пальца сгибалась с трудом. Нужен был личный подход к ладам, чтобы быть с ними в ладу. Гитара осталась, но музыкалку потом все равно пришлось бросить, потому что хоккей отнимал все силы и все время.

Несколько раз Быстров-старший заходил к родителям, но отец его всякий раз посылал подальше. Это моральное удовольствие было дороже всяких денег. Потом он ходить к нам перестал, отдал свое чувство вины кому-то другому, выше рангом. Быстрова-младшего влиятельный отец как-то отмазал. Короче, сынок его отделался легким испугом.

Сцена 7

Все мы приходим в этот мир из детства. Макс тоже пришел в себя. Веки его задрожали, зрачки увидели титры. Это значило, сеанс детских фильмов закончился и начнется настоящая жизнь.

Он снова увидел лед и себя бегущим срывать лавры за победный гол, как обычно делают все хоккеисты после забитой шайбы, они прокатываются вдоль скамейки запасных и собирают этот лавр с протянутых рук всей команды. Если бы не это нелепое падение.

Сценарист: Гол прокручивается многократно. Хорошо бы иметь несколько камер, чтобы показать момент с разных камер, ведь каждый из зрителей, из болельщиков (Максим, Вика, тренер, отец Максима) видит его по-своему. Все, кроме Макса, увидели, как он был сбит силовым приемом. Все в шоке. Чувствуете, как радость близкого гола сменяется на тревогу за здоровье Макса, который так и лежит на хоккейной площадке, словно на огромной льдине, будто огромный кусок льда приложили к его сломанному телу. Я хотел бы показать эту драму, чтобы люди поняли, что хоккей – это не только игра, но еще и искусство и требует жертв куда больше, чем театр.

Я бегу рядом с камерой, я вижу в объектив открытые глаза Макса, которые лежат на носилках вместе с его головой и телом, в них до сих пор крутится повтор этого гола. Хоккей – вот и все, что в настоящую минуту беспокоит этого парня, и никакая сила, никакой силовой прием не сможет его выбить из азартной игры.

Я приближаю камеру и смотрю на самое дно его яблок. Вижу, что там все еще крутится забитый гол, а потом удар. Он был такой силы, что Макс лежит без сознания, он обездвижен, игроки пытаются его поднять, но он не в состоянии, и хоккеиста увозят с площадки на носилках. Мне больно на это смотреть, как и всем болельщикам. Я увожу камеру. Она начинает показывать трагические удивленные лица трибун и скамейки запасных (барабанная дробь).

Макса на носилках выкатывают в двери выхода с хоккейной площадки. Здесь трансляция обрывается и подсознание ставит детский фильм.

Сцена 8

Вика идет по длинному коридору больницы, где-то там в одной из палат лежит Макс.

Белые стены как символ белой полосы в жизни. Вика волнуется до тех пор, пока не находит Макса веселым и красивым.

Они обнимаются, целуются, не обращая внимания на других пациентов.

Она видит в нем все того же Максимуса, который победил варваров. В больнице Макс чувствует себя героем. Он весельчак и шутит с врачами и медсестрами, он уверен, что забил тот самый решающий гол.

– Я скучала. Как ты?

– Я тоже скучал.

– Я так и подумала, раз не звонишь – значит скучаешь.

– Да, здесь скучно до чертиков. Кстати, ты не видела моих шайтанов?

– Тебе все шуточки? А что врачи говорят?

– Говорят, поправляюсь.

– Я тебе витаминов принесла, – показала она на пакет. – Там яблоки и апельсины.

– Спасибо, это очень кстати. Я постоянно здесь чувствую голод.

– По мне?

– И по хоккею. Как ты там без меня?

– Как всегда, работаю. Это спасает. А знаешь, что самое ужасное?

– Что?

– Мне всегда с тобой хорошо, даже когда тебе плохо.

– Да брось ты, я уже почти в порядке. Доктор мой мировой. Сейчас оклемаюсь, играть начну. Ребята ждут. Гузя вчера заезжал. Видео мне показал, а я там не забил, представляешь? Но я-то помню, что гол был. Ничего не понимаю.

– Макс, успокойся. Забил – не забил, какая разница? Главное, ты живой.

– В смысле – какая разница? Давай, ты мне еще скажи, что гола не было.

Вика обнимает его, пряча глаза в его грудь, и говорит будто его сердцу:

– Нет, Макс, не было. Прими это как факт. Ты же смотрел запись этого матча.

Макс берет Вику за плечи, смотрит ей прямо в ее вопросительные глаза:

– Ерунда какая-то, я же точно помню, как шайба влетела в ворота, – закрывает он глаза.

Вика снова пытается обнять Макса и поцеловать, приговаривая:

– Макс, ты должен это принять, ты же сильный.

Вика слышит биение его сердца и своего, они перекликаются. Она берет руку Макса, их пальцы, глаза, губы сцепляются. Камера наезжает и передает все очень крупно. Оба глубоко дышат в унисон.

– Оставь меня, – вдруг говорит ей тихо Максим.

Вика смотрит на Макса, глаза ее полны слез, она медленно отпускает Макса из объятий и уходит. Он слышит, как хлопнула дверь, потом от сквозняка окно, эти звуки подхватывает барабан. Макс отключается, и в его сознании появляются перемешанные между собой кадры игры. Он пытается их соединить, но они словно из разных матчей. Только вдалеке все еще тихо бьет барабан или уже дождь. Как отделить дождь от барабана, они оба стучат, оба строчат прозу жизни, но каждый под своим углом.

«Ах, как жаль, что нет записи этого матча, я бы ему показала, а может и нет, какая разница: был гол или нет. Какая разница?» – вытерла слезу Вика.

Сцена 9

Доктор и Вика.

Макс уснул, Вика вышла в коридор и столкнулась с доктором.

– Как он? – посмотрел на нее врач сквозь толстые очки.

– Вне себя. Остальное время спит. А как проснется, все твердит про свой победный гол. Откуда он его взял?

– Сотрясение мозга. Это навязчивое видение. Понимаете – раздвоение личности. Он как будто видит себя со стороны и наблюдает за собой стороны. Он пытается найти ошибку, но не находит. Это он не с вами спорит, а с самим собой.

– Понимаю, только что мне с этим делать?

– Ничего. Чем сильнее вы будете настаивать, что гола не было, тем глубже будет между вами непонимание. Вы же не хотите его терять?

– Не хочу.

– Тогда