Звездный Июль - Светлана Нарватова

Я считала песни Хогера пустыми и глупыми. Какие-то низкопробные куплетики про любовь-морковь и прочие глупости. Однако аудитория зала не соответствовала моим представлениям. Молодёжи было немало. Но и людей взрослого и даже зрелого возраста в зале хватало. Серьёзные, степенные, в сединах, морщинах и пенсне. С другой стороны от меня как раз разместилась компания благородных дам почтенного возраста за пятьдесят. Очевидно, давние приятельницы, которые сейчас мило обмывали косточки какой-то общей знакомой. Вот это – поклонницы Криса Хогера, который, извините, полчаса назад своим органом мне в лицо тыкал?!

Интересно, как бы они относились к маэстро, если бы знали, как он готовится к концертам?

Мои размышления прервал мелодичный звонок, сообщивший зрителям, что пора занять свои места. Если где-то и были свободные кресла для опоздавших, то они хорошо прятались. Напротив, у стен доставляли мягкие стулья. Видимо, желающих послушать маэстро было больше, чем билетов.

Наконец знаменитая люстра стала гаснуть. Занавес медленно пополз в стороны, открывая зрителям звёздочки на заднем фоне.

Я точно знала, что они там есть.

Я видела их раньше.

Но в полной темноте они смотрелись… волшебно. Их медленное движение завораживало, заставляя забыть о том, что это всего лишь… творение человеческих рук.

Тишину разорвал тревожный клавишный аккорд, и таинственный модулятор, который мне так и не удалось увидеть воочию, заставил звук отразиться от стен. Будто он шёл не со сцены, а сверху. За аккордом зазвучала лёгкая мелодия, созданная перебором струн и многозвучием рояля. На этом успокаивающем фоне вступила нежная флейта, выводя главную тему, печальную и торжественную.

Не помню, чтобы среди механического оркестра слышала что-то подобное.

И память меня не обманула. Посреди сцены, словно из ниоткуда, во вспыхнувшем луче прожектора,возник маэстро, выводя на флейте трепетный, щемящий напев.

Зал взорвался аплодисментами, и я тоже не удержалась.

Махлов Хогер умел себя подать!

Он поднял обе руки, приветствуя зрителей, и обаятельно улыбнулся со вспыхнувшей в углу «линзы». Дружное крещендо оркестра подхватило заданный музыкантом мотив, но потонуло в новой овации и воплях восторга.

Музыкант поклонился.

Публика неистовствовала.

А ведь Хогер ещё не произнёс ни слова, не говоря о том, что ничего не спел! А восторг уже наполнял зал до отказа. От него слезились глаза. И от предвкушения тряслись руки.

- Дорогие мои, как же я рад снова видеть вас здесь сегодня в этом зале!

Уникальные акустические артефакты позволяли каждому зрителю слышать вкрадчивый голос маэстро и млеть от восхищения.

- Как давно вы не заглядывали. Я уже начал беспокоиться, всё ли у вас хорошо.

Я видела взгляд музыканта в линзе. Казалось, он смотрит на кого-то конкретно.

- Я так соскучился по вас.– Он сделал акцент на последнем слове, подчеркивая индивидуальность обращения.

- Как мне не хватало тебя! – Он смотрел из линзы прямо мне в глаза.

Я понимала, что то же самое видят десятки, а может даже сотни других зрителей. И каждый принимает это личное «тебя» на свой счёт.

Гениальный ход!

- Я так тебя ждал! – Маэстро улыбнулся столь зовуще, что в груди тревожно заныло.

Он действительно был великолепен.

- Я хочу поделиться с вами радостью этой встречи. Для вас – «Мы вместе»!

Мои соседки завизжали от переполнявшего их восторга. Видимо, им была знакома эта песня. Я, увы, её не знала.

Но уже догадывалась, что мне понравится.

Голос у Криса Хогера был именно таким, каким я его запомнила по распевке. И да, песенка была очень лёгкая и не обременённая глубокими смыслами. Встретились друзья после долгой разлуки. Они счастливы видеть друг другу. У них накопилось столько новостей. В их жизни случилось много всего, доброго и плохого. Но друзья обязательно поддержат в беде и разделят радость.

Я слушала и ощущала воодушевление, которое разделяли с маэстро мои соседи по залу.

Они были искренне в этот момент.

А я думала: а на самом деле? Есть ли у них такие друзья, которые готовы поддержать и разделить? Неужели только у меня ‑  горстка однокурсниц, готовых клюнуть зазевавшихся, а у остальных – вот такие близкие люди, щедрые на душевное тепло?

И если так, то почему так не повезло мне?

Почему меня никто не поддерживает?!

Что я сделала в этой жизни не так?

Сквозь эту всеобщую радость я почувствовала, как засквозило в тёмной, старательно спрятанной от чужих глаз дыре, и на глаза набежали слёзы.

Я быстро отёрла их.

Пусть думают, что это от умиления.

Под бурные и продолжительные аплодисменты маэстро раскланялся, рассылая воздушные поцелуи. Что-то прилетело и мне.

Точнее всем, кто смотрел сейчас в линзу.

После одной песни Крис Хогер запел вторую. О милой девушке, в которую он влюбился и пропал. Такая себе песенка. Ничего в ней особого не было. Но почему-то она пробуждала неясные мечты и надежды на то, что всё будет хорошо.

Когда-нибудь потом.

Возможно, я даже доживу до этой светлой поры.

К концу второй песни я поверила, что Крис не врал: на сцене он действительно потел. Потому что много двигался. Когда он не ходил по сцене, подбадривая зрителей, он энергично отплясывал. В мелодии смутно угадывались хулиганские заокеанские мотивы, и танец Хогера тоже был несколько... фривольным. Он двигал бёдрами так, что ух! Не каждая восточная танцовщица так умела.

И это было вроде неприлично.

Но оторваться было невозможно.

Теперь я понимала, откуда у Хогера такая мускулатура. Даже салонные танцы могли вымотать. К концу польки в полыхающих лёгких практически невозможно было отыскать воздух. И на следующее утро после студенческих танцевальных вечеринок, бессмысленных и беспощадных, ноги отказывались ходить. Но то, что выделывал на сцене Крис Хогер…

Это был словно ритуальный танец, который будил в душе что-то первобытное.

Я бы так не смогла.

Я бы даже близкое не смогла бы изобразить.

Но испытывала неудержимое желание присоединиться к этому безумию.

Пришлось согласиться с девчонками: не побывав на концерте, я не могла судить о его творчестве. Странном, непривычном, но, безусловно, гениальном.

После песни маэстро откланялся и ушмыгнул за сцену. К зрителям вышел Мэтью Донован, который оказался не только концертным директором, но и ведущим. Косметическая магия, грим и корсет преобразили его. Помолодевший и подтянутый, он был благосклонно принят публикой. Он шутил, рассказывал какие-то байки о случаях из концертной практики, но я особо не слушала.

Подозреваю, не только я.

Зал ждал кумира.

И возликовал, когда тот вернулся.

Потом я узнала, чем