Жестокие игры - Диксон Уиллоу

что я люблю пить костный бульон вместо кофе по утрам? Или это еще одно совпадение, и тот, кто готовил поднос, добавил его, потому что суп — это нормальная вещь, которую дают больному или раненому?

Покачав головой, я делаю еще один глоток бульона. Киллиан не составлял этот поднос и не имел к нему никакого отношения, кроме как попросил Уильяма принести его мне. Ничто на подносе не имеет никакого значения, и я должен перестать искать то, чего нет.

Я как раз заканчиваю есть тост, когда дверь распахивается и входит Киллиан.

— Ты еще жив, — замечает он и оглядывает меня, как будто проверяя, все ли со мной в порядке.

— Пока что да. Спасибо. — Я указываю на поднос.

Он пожимает плечами.

— А где твоя сумка?

— Моя сумка?

— Вчера вечером. Когда ты шел в бассейн, у тебя была сумка, но, когда уходил, ее уже не было.

— Не знаю. Когда я наконец включил свет, ее уже не было.

— Но они оставили твою одежду?

Я киваю.

— Она не была в сумке, может, поэтому?

— Возможно. Что в ней было? — Он подходит и становится рядом с моей кроватью.

— Не много. Мой телефон, запасное полотенце, наушники и блокнот, — говорю я, мысленно перебирая содержимое сумки.

— А твоих документов и ключей не было?

Я качаю головой.

— Они были в моих шортах.

Он задумчиво хмыкает.

— Думаешь, поэтому он забрал мою сумку? — спрашиваю я. — Потому что ему нужен был мой паспорт?

— Это имеет смысл. Если бы у него были твои документы и телефон, ты бы застрял в бассейне, пока кто-нибудь не заметил бы твое отсутствие и не пошел бы тебя искать. Ты видел, как он шел к стульям, прежде чем погас свет?

Я качаю головой.

— Я почти ничего не видел. Я был слишком занят тем, чтобы не утонуть.

Он кивает, выглядя большим и устрашающим, возвышаясь надо мной.

Обычно это бы меня раздражало, но сейчас мне приятно, что я не один.

— Вы что-нибудь видели на камерах? — спрашиваю я, не любя тепло, распространяющееся от моего живота.

Он качает головой.

— Нас взломали.

— Взломали?

Он мрачно кивает.

— И тот, кто это сделал, находится на территории кампуса.

— Правда? — спрашиваю я, и мой голос звучит выше, чем обычно.

Я не знаю, почему, но осознание того, что на территории кампуса находится хакер, достаточно опытный, чтобы взломать систему «Мятежников», пугает меня не меньше, чем осознание того, что кто-то пытался меня убить.

— Да. Аксель и Джейс работают над обратной инженерией взлома, чтобы выяснить, кто они и как именно они проникли, но это не была удаленная работа. Им пришлось либо физически подключиться к системе, либо воспользоваться внутренней сетью дома, и оба этих метода означают, что они должны были находиться рядом со зданием. Джордан и Нико хотят поговорить с тобой, — продолжает он. — Я рассказал им все, что ты мне рассказал, и они посмотрели запись, но у них есть вопросы.

Я киваю. Это неудивительно. Как лидерам дома, было бы странно, если бы они не хотели услышать всю историю непосредственно от меня.

Я не знаю о Джордане, Акселе и Нико ничего, кроме их репутации и того, что мне рассказала Иден, но они последние люди, с которыми я бы хотел связываться. Если слухи правдивы, все трое безжалостны и жестоки и не гнушаются делать все необходимое, чтобы достичь своей цели. Они также составляют невероятно сплоченную группу, и если один из них вовлечен, то два других недалеко.

По словам Иден, они были лучшими друзьями с детства и росли как братья, даже не имея между собой никаких кровных или родственных связей. Они все делают вместе, и все знают, что если задираешь одного, то задираешь всех.

— Они злятся? — спрашиваю я, не успев себя остановить.

— Они чертовски злы, но не на тебя. По крайней мере, пока.

— Пока? — осторожно спрашиваю я.

— Они согласились позволить тебе жить здесь из-за того, кто ты есть, и потому что мой отец сильно на них надавил, чтобы они не сопротивлялись, — говорит он. — Если окажется, что все, что произошло, произошло из-за того, что ты облажался или сделал что-то, что принесло твои проблемы в наш дом, то ты заплатишь столько же, сколько и те ублюдки, которые с тобой так поступают.

Я невольно сглатываю, когда по моему позвоночнику пробегает дрожь страха. Я достаточно долго жил в его мире, чтобы понять, что это не пустая угроза.

— Можешь придумать какую-нибудь причину, по которой кто-то мог бы на тебя нацелиться?

Я качаю головой.

Он сжимает губы, как будто хочет сказать, что это чушь.

— Это правда, — выпаливаю я. — Я не вовлечен в дела твоего отца, я всего лишь приемный сын. Твой отец не будет слишком огорчен, если меня убьют, но он сжег бы весь мир, если бы что-то случилось с тобой. Его врагам нет никакой выгоды в том, чтобы мстить мне.

— А что насчет семьи твоей матери?

Меня не удивляет, что Киллиан не знает много о семье моей матери. Он не является ее большим поклонником, а моя мама слишком занята ролью покорной жены, чтобы беспокоиться о том, как ладить с Киллианом.

— Они социальные выскочки, но не вовлечены ни в что, что могло бы сделать меня мишенью. У них нет ни власти, ни влияния, чтобы представлять проблему для кого-либо.

Он кусает уголок губы так, что у меня сжимается желудок.

Что за хрень?

— А как насчет семьи твоего отца? Или твоей мачехи?

Я качаю головой.

— Сомневаюсь. Семья моей мачехи еще менее влиятельна, чем семья моей мамы. И все они меня ненавидят. Они первыми будут радоваться, если меня убьют.

— А твой отец? — настаивает он. — Может быть, кто-то пытается отомстить ему, преследуя тебя?

— Возможно, но это не самая удачная стратегия, учитывая, что он мертв, — говорю я ровным голосом. — И даже если бы он был жив, причинить вред моей мачехе и сводным братьям и сестрам — это был бы способ добраться до него. Он практически не участвовал в моей жизни с тех пор, как он и моя мама расстались. Он их отец, а не мой.

Киллиан снова принимает задумчивый вид.

— Даже если тот, кто стоит за этим, думает, что то, что я первенец, что-то значит, он ошибается. Мой дед контролирует семейные финансы, а мой дядя с рождения готовился к тому, чтобы занять место деда, когда тот уйдет на пенсию. Мой отец был запасным, а не наследником. И все, что он мне оставил,