Грёзы ангела - Татьяна Ренсинк

до сих пор скрывала... – Я помогу гостю, – поднялся дядя из-за стола и кивнул подругам. – А вы, ступайте пока в сени, там лежит ваш псалтырь. Погадайте лучше на нём. – Погадать? – удивился Фредерик, глядя на тут же умчавшихся довольных подруг. – Да, сегодня гадания повсюду у молодых-то, – улыбался дядя. – Они там в овине гадали, да страшно им стало. Так я им псалтырь приготовил. Это гадание по священной книге куда более полезно да куда более верным может быть. – Интересно, – с удивлением слушал Фредерик. – Вот раскрывают Псалтырь да читают то, что открыли, а по тому и понимают, что их ждёт да что делать надобно, – рассказывал дядя Веры, пока та с Оделией, так и не снимая платка, сидела в сенях над скамьёй со свечою да поясняла подруге, как и что делать. Любопытство Фредерика взяло верх и дядя это заметил. Он с хитрою улыбкой помахал подойти к дверям, и тот стал подглядывать в щель сеней... – Ну же, – говорила Вера. – Открывай. Оделия открыла Псалтырь и прочитала:

– Если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его; если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж. Напрасно вы рано встаёте, поздно просиживаете, едите хлеб печали, тогда как возлюбленному Своему Он даёт сон. Вот наследие от Господа: дети; награда от Него - плод чрева. Что стрелы в руке сильного, то сыновья молодые. Блажен человек, который наполнил ими колчан свой! Не останутся они в стыде, когда будут говорить с врагами в воротах.

– Дети – награда... Плод чрева, – улыбалась Вера. – Ну тебя, какие дети? Меня папенька убьёт! – поразилась Оделия. – Так не прямо же сейчас дети-то будут, – хихикнула Вера и раскрыла Псалтырь для себя. – Блажен муж, боящийся Господа и крепко любящий заповеди Его. Сильно будет на земле семя его; род правых благословится. Обилие и богатство в доме его, и правда его пребывает вовек. Во тьме восходит свет правым; благ он и милосерд, и праведен. Добрый человек милует и взаймы даёт; он даст твёрдость словам своим на суде. Он вовек не поколеблется; в вечной памяти будет праведник. Не убоится худой молвы: сердце его твёрдо, уповая на Господа. Утверждено сердце его: он не убоится, когда посмотрит на врагов своих. Он расточил, роздал нищим; правда его пребывает во веки; рог его вознесётся во славе. Нечестивый увидит это и будет досадовать, заскрежещет зубами своими и истает. Желание нечестивых погибнет. – Вот тебе на, неужто под венец пойдёшь?! – загорелись глаза Оделии с восхищением. – А ты гляди-ка, верно всё складывается. Он и богат будто, и хорош, и к тебе ласков. – Что это ты такое говоришь? – зашептала поражённая Вера, пытаясь скрыть свои мечтания.

– Да ладно уж, я давно заметила, как грезишь ночами, разговариваешь, будто он рядом, – чуть толкнула подругу плечом Оделия, и щёки той налились алым цветом, а взгляд опустился в смущении. – Вера, Вера, я тебе не верю! – улыбалась Оделия.

Глядя на Веру с нарастающей нежностью, Фредерик отпрянул от щели и вернулся к столу, где дядя протянул для него деревянную чарку водки и отварную картофелину...

27

Глава 27

Той ночью Вера радовалась настолько сильно, что Фредерик сейчас здесь, в доме её дяди, что спать не могла совсем. Оделия уже давно видела сны, как и храпящий в горнице на печи дядя. Вера взглянула на подругу и тихонько поднялась со своей постели. Она выкралась из спальни в горницу, где на столе догорало несколько свечей.

Сразу же взгляд Веры пал на лежащего на кровати Фредерика. Его полунагое тело было не укрыто одеялом... Оно лежало на полу... – Ах, – выдохнула она с волнением. По телу её пробежала приятная дрожь. Глаза любовались мускулистой фигурой милого человека, и душа пела только для неё известную песню тяги, той любви, что горячим пламенем разгоралась где-то внутри всё больше, всё ярче. Подняв с пола одеяло, Вера осторожно укрыла им Фредерика, а рука её тут же оказалась в плену нежного прикосновения ладони. – Вы не спите, – задрожал голос Веры. – Вы бродите по избе, словно приведение, – улыбался Фредерик и приподнялся на локте. – Я видел вас в церкви и сейчас лежал и думал, как красиво было там. Как-то по-особенному. Тепло. – Вы не православный? – вопросила Вера, хотя и так знала ответ, поскольку собеседник являлся иностранцем. – Нет. Разве это имеет значение для вас? – Нет, – улыбалась Вера, смущаясь от беседы и полунагого тела милого. – Вы ставили в церкви свечку у одной иконы, – вспоминал вновь Фредерик, любуясь её кротостью. – Да, маменьке,... за упокой, – призналась она. – Маменьке? – удивился Фредерик. – Помнится, вы говорили, что никого, кроме дяди, нет. – Папенька жив, но... Он далеко и не вернётся сюда, наверное, никогда, – с подступившей грустью призналась она. – Пять лет назад он пытался выкупиться на волю, но ему отказали. Начались преследования, и он бежал в Молдавию. Меня же оставил дяде. Ему даже весточки мне не прислать. – Как несправедлива жизнь, – высказал Фредерик и встряхнулся, переводя разговор на другую тему. – Вы не держите на меня зла? – Зла?! Что вы! – видно расстроилась из-за подобного вопроса Вера. – Я так ждала, так волновалась за вас. – Простите, – осторожно коснулся он её руки. – Я уже давно в Петербурге и не решался ни весточки прислать, ни посетить. – Зря, – опустила Вера печальный взгляд. – Вижу, что зря, – понимал это теперь и он. – Вы не кусаетесь да не пугаете, как зеркало. От слов Фредерика Вера снова засмеялась и скорее закрыла рот, чтобы не разбудить ни дядю, ни Оделию. Оглянувшись, она поняла, что те ещё глубоко спят: – Ах, чуть впросак не попали. Дяде бы не понравилось, что я не дала вам спать. – Ах, – игриво улыбнулся Фредерик. – Как же вы посмели меня будить да занимать беседой в столь поздний час? – Я всё-таки разбудила? – смущённо улыбнулась Вера. – Нет же, – хихикнул Фредерик. Он сел удобнее и тут же заметил, как взгляд собеседницы скользнул по его груди и на короткое мгновение застыл на висевшем медальоне.

–