Русский любовник - Жиль Леруа

сладил со своим обычным малодушием. Но как она теперь далека от меня, во всех смыслах, моя обычная жизнь. Я всего-то выпрашивал у мироздания подарить мне встречу с единственным желанным мне существом. Такую мелочь. Конечно, мелочь, учитывая, что на планете постоянно совершается круговорот: свадьбы, семейная жизнь, разводы... обычное дело. Я вовсе не требовал ничего сверх программы или каких-либо в ней перестановок, — всего лишь антракта. Скажем так: претендовал на одну-единственную ночь из миллиардов ночей.

Я пробежался взглядом вдоль автобуса — от переднего кресла, где сидела Ирина, до последнего ряда, откуда Володя обалдело на меня уставился, ожидая продолжения, кажется, не поверив своим ушам. Я встал коленями на сиденье и, поправив соскользнувший красный коврик, продолжил уже из спортивного интереса: «Можно сменить любого, достаточно пожаловаться. К примеру, когда тебе осточертеет Юра, ты можешь его заменить кем-нибудь другим».

Раздались смешки, но я не видел, кого рассмешил. Юра, побагровев, чему я искренне обрадовался, пробормотал: «Заткнись»; в ответ я со смехом пригрозил, что все-таки стоит пожаловаться, но тут вмешалась Ирина, осадившая меня ледяным и на удивление спокойным голосом, при этом резко стегнув себя ладонью по юбке, будто хлыстом: «Хватит болтать, успокойтесь». Я произнес: «Это стыдно», прекрасно сознавая, что мои слова до них все равно не дойдут и каждое только увеличит наше отчуждение. Тут высказалась Аксель: «Он прав, это мерзко», но ее мнение было так же пропущено мимо ушей, как и мое. (Дочь партийца, Аксель сейчас переживала «детскую болезнь левизны», феномен, хорошо известный как «бунт против отца», поэтому все буркнули вроде того, что «это у нее пройдет».)

Ирина сообщила в микрофон: «Мы прибыли в Пет— родворец, летнюю царскую резиденцию. Обратите внимание, что она расположена перпендикулярно Финскому заливу». Когда автобус пристроился на стоянке, я понял, что пора выйти, чтобы мужественно игнорировать всеобщее раздражение и бестрепетно сносить Юрину дикую ненависть. Интересно, чью сторону примет Володя? Я не двинулся с места, парализованный даже не тем, что представил, скольких усилий нам будет стоить необходимость постоянно лгать, а перспективой вновь оказаться вблизи него, идти рядом с ним, вдыхать его запах: обрести его — значит потом вновь потерять, поскольку я уже не сомневался, что он будет от меня постоянно ускользать, пока не ускользнет навсегда. Это я прочитал в его глазах.

Я кинулся бежать. Аксель крикнула: «Куда ты?», но я не остановился, пускай думают, что мне стыдно и я боюсь их осуждения, пусть даже сочтут меня психом. Гиды, по крайней мере, на этот раз проявили полное единодушие, решив не замечать пропажу. Когда мой взгляд спустился с самой верхушки каскада, группа уже успела скрыться в воротах.

Я присел на бортик нижнего из фонтанов, образовавших этот высоченный каскад. Вода, переливаясь из фонтана в фонтан, обрушивалась могучей пенистой лавиной в огромный бассейн, который, переполнившись, сливал уже укрощенную, смирившуюся воду несколькими метрами ниже в канал, устремленный к заливу. Я любовался водой, ее бурным зарождением среди золотых нимф и морских богов, тем, как она оголтелыми скачками низвергается в большой бассейн, чтобы гам разбиться вдребезги, а потом ее агонией, медленным растворением в морской пучине. Люди удивительно непоследовательны. Аксель потрепала меня по плечу: «Все в порядке?» Я спросил, любит ли она меня, она ответила, что любит.

«Но за что?»

Она пожала плечами.

«Сама не знаю... Я здесь счастлива.

— Нет, ты здесь не счастлива, это неточное слово. Ты повстречала некоего Франсуа, который живет в Лизьё, и тебе кажется, что Лизьё далеко. Во всяком случае, здесь ты к нему ближе, чем когда была во Франции. Выходит, тебе здесь хорошо, потому что ты боишься вернуться в Париж».

Мои философствования ее рассмешили. Я продолжил:

«Я же, наоборот, готов оказаться в любом другом месте, только бы не здесь. В Париже, Лизьё, только бы где-нибудь подальше».

Кончиками пальцев она осторожно погладила мои волосы, обрызганные водой. Наверное, решила, что я ревную. Она поцеловала меня, ее губы оказались влажными, язык сладким. Она надушилась женскими духами с нестерпимым запахом. Аксель вновь засмеялась, потянулась, встав на цыпочки, по-детски радостно раскрыв рот навстречу солнцу.

«Ты был прав, что не пошел. Надоело проводить целые дни в автобусах, в музеях, в пылище.

— А ночи? Как там у вас с Франсуа?»

Я тут же раскаялся, что задал вопрос, опасаясь, что не интересовавший меня ответ растянется на несколько часов.

«Сегодня ночью он не смог прийти. Он так сказал. Может, просто не захотел.

— Гмм...»

Тут Аксель, прижавшись своим круглым животиком к моему затылку и прикрыв мне глаза ладонями, сообщила непринужденным тоном, как бы невзначай:

«Володя... Ты ведь его знаешь? Один из русских студентов. Вчера утром он тебя поджидал возле автобуса до самого отъезда, хотел предупредить, что с нами не поедет. Но так и не дождался. Я ему сказала, что ты болен, лежишь в постели. Он охнул, но у него не было времени, чтобы к тебе подняться. Я у него спросила, не надо ли что-нибудь передать, он ответил: нет, нитшево, нитшево».

Она смолкла, сама толком не понимая, почему вдруг решила преподнести мне такой подарок. Наверняка ведь догадывалась, что осчастливит меня своим сообщением, но мое счастье оставит ее не у дел.

«Но почему же ты мне сразу не сказала, утром?»

Мне было приятно чувствовать на своих веках ее кисти с мягкими ладошками и пальчиками такими же кругленькими, такими же пухленькими, как детские попки.

«Сама не знаешь.

— Это с ним?.. Я хочу сказать: в ту ночь, когда вы ходили к Неве, он был с вами?»

Я убрал ее ладони с моих глаз. Я хотел выведать, что ей стало известно, с его ли слов или по ее собственным догадкам, но это была слишком болезненная тема для нас обоих. Покраснев, она вновь обрела приятельский тон:

«Ну и как, клевый чувак?

— В точку, именно клевый. Как все русские. Они бывают очень экспансивными, а потом вдруг становятся абсолютно равнодушными. С ними не угадаешь».

Аксель взяла меня за подбородок, она улыбалась, непривычно смущенная:

«Во что ты ввязался, малый?

— Не понимаю, о чем ты».

Она отступилась, отвела взгляд, немного обиженная тем, что я недооценил ее проницательность.

«Тебе надо держать язык за зубами. Есть вещи, которые одни не желают слышать, а другие просто не слышат, даже не дают себе труда вслушаться».

Встав на колени, Аксель окунула в бассейн свои длинные волосы, образовавшие там красную лужицу.

«Ой, знаешь, вчера я изучала карту. Оказывается,