Парфюмерша из Ведьминой Хижины: путь к свободе - Молли Винтер

Но я уже все поняла. По лицу Марты, по тому, как она не могла встретиться со мной взглядом, по тому, как ее губы дрожали. По тому, как с грохотом обрушились все мои наивные надежды и оправдания его бесконечным отлучкам. Все эти "командировки", где он якобы сражался с врагами королевства или заключал союзы … А на самом деле изменял мне, заводя связи, а я и не смогла почувствовать, веря в его слова. Я, дура, ждала его каждый раз, готовилась к его возвращению, надеясь на чудо — на то, что однажды он одарит меня своей лаской. А он… уже все решил за нас, как обычно. Его драконья кровь, эта вечная жажда власти, сделала его слепым к человеческой боли.

Та уютная тишина в поместье закончилась. Теперь она была предвестием бури, которая вот-вот разразится, и я чувствовала, как внутри меня поднимается свой собственный шторм.

— Пойдем, — безэмоционально сказала я, откладывая книгу на полку. Страницы захлопнулись с тихим шорохом, как дверь, закрывающая прошлое. Мои ноги подкосились, но я заставила себя выпрямиться. — Пойдем встретим моего мужа. И его… пополнение. Я хочу увидеть это своими глазами.

Я шла по бесконечно длинному коридору. Ноги были ватными и непослушными, а каждый мой шаг по глухой ковровой дорожке отдавался в голове грохотом, словно удар молота.

Гобелены на стенах, изображавшие славных предков Гордана — грозных драконов, повелевающих пламенем и судьбами, — казалось, смотрели на меня с немым укором. "Не справилась. Не удержала". Эти воображаемые упреки жгли. Да с чего бы это я должна была его "удерживать"? Он же не борзая на сворке! Этот властный дракон огня всегда брал, что хотел, не считаясь ни с кем — ни с моими чувствами, ни с нашими клятвами у алтаря. Его шрамы от битв, которые он горделиво показывал на пирах, были символом его "героизма", но я знала: они скрывают жестокость, которая распространяется не только на врагов, но и на близких.

Марта шла чуть позади, тяжело дыша, ее шаги шуршали по ковру. Я чувствовала испуганный взгляд у себя за спиной, как легкий укол. Она была со мной с первых дней брака, видела мои слезы по ночам, когда Гордан отстранялся, и всегда утешала чашкой горячего чая с травами. Ее забота была моей опорой в этом холодном доме, и теперь она страдала вместе со мной. Вихрь мыслей проносился в голове: воспоминания о нашей свадьбе, когда его глаза горели и были наполнены страстью; о ночах, когда он отстранялся, ссылаясь на усталость или работу; он никогда не поддерживал меня по-настоящему. Мальчик. Значит, все это время, пока он относился ко мне с холодом, он… заводил себе другую семью. А я ждала, веря в его редкие, скупые слова о любви, но теперь они казались ложью, пропитанной дымом его драконьего дыхания.

Мы вошли в Большую гостиную, и первое, что ударило мне в нос, — это запах. Дешевый, приторно-сладкий парфюм, перебивающий тонкий аромат полированного дерева и лаванды, который я так любила и который всегда наполнял этот зал уютом. Он резал ноздри, как нечаянно пролитый уксус, и сразу дал понять: здесь чужие. Гордан стоял у камина, такой же монументальный и незыблемый, как скала, окруженная пламенем. Он был повернут ко мне спиной, и мое сердце, предательски, сжалось от знакомого, но чуждого уже трепета.

Я увидела его широкую спину, ту самую, что когда-то казалась мне самой надежной крепостью в мире. Я вспомнила, как в первые месяцы брака прижималась к ней, чувствуя под тонкой шелковой рубашкой напряжение могущественных мышц и исходящее от кожи почти ощутимое тепло его драконьей сущности. Тогда мне казалось, что эти плечи способны укрыть меня от любых бурь. Теперь же они, напряженные под бархатным камзолом, расшитым золотыми нитями с гербом — пылающим драконом, выглядели как неприступная стена, возведенная между нами. Он всегда был таким: внешне невозмутимым, но внутри — вулканом, способным уничтожить все на пути, если что-то пойдет не по его плану. Его темные волосы, подстриженные коротко, как у воина, блестели в свете камина, и я вспомнила, как когда-то запускала в них пальцы, надеясь на нежность, которой так никогда и не дождалась.

Даже не видя его лица, я чувствовала его ауру власти — ту самую, что когда-то завораживала меня, а теперь лишь раздражала и отталкивала. Вокруг него слегка потрескивал воздух, искрился и изгибался маревами от жара — это намекало на его драконью магию, готовую вспыхнуть в любой момент для подавления чужой воли. В этой знакомой позе владыки, в каждом знакомом изгибе его спины читалась теперь не сила, а холодная, расчетливая мощь, которую он обратил против меня. И от этого воспоминания о прошлой близости становилось лишь горько и обидно.

Рядом, подобравшись на краешке стула с видом ложной скромности, сидела та самая «дама». Хрупкая, до болезненности тонкая, она напоминала перекормленную сахарной пудрой конфетку — снаружи сладко, а внутри одна приторная пустота. Ее блондинистые волосы, уложенные в нарочито простую, но до безобразия аккуратную прическу, сияли. Платье, отчаянно пытавшееся казаться дорогим, было сшито из кричаще-алого бархата низкого качества, с неровными швами и безвкусными блестками, нашитыми кое-как. Оно резало глаз, как пошлая афиша на фоне старинных картин.

Она теребила в руках платочек — слишком нарядный, слишком шелковый для этой роли скромницы, — и ее большие, голубые, как незабудки, глаза были неестественно округлены, изображая испуг и робость плохой провинциальной актрисы. Но за этой личиной невинности сквозил холодный, цепкий расчет. Ее взгляд, быстрый и скользящий, как у ящерицы, на мгновение зацепился за дорогую вазу на камине, оценивая ее, прежде чем снова принять наигранное выражение испуга. Она не кусала губу от нервов — она прикусывала ее, стараясь придать бледным, тонким губам более соблазнительный, алый вид. В ее позе, в том, как она «робко» выставила вперед изящную щиколотку, угадывалась не ловушка, а триумф хищницы, достигшей цели. Это была не жертва обстоятельств, а тактика, и каждая ее фальшивая слезинка, каждое дрожащее движение руки были частью тщательно разыгранного спектакля, от которого меня тошнило. Она излучала запах дешевых духов и дорогой победы, и этот коктейль был для меня невыносим.

А на ковре, у ее ног, возился с деревянной фигуркой дракона, мальчуган. Лет трех. С темными, как у Гордана, волосами, которые вились в беспорядке, и