Дочь тьмы - Валерия Аристова

В траве что-то шуршало. Мышь? Он навострил уши и чуть замер на месте. Магдалена обернулась и рыкнула на него. Мир, совершенно иной, увлекал, и Габриель забыл, зачем он идет за ней.

Спуск стал круче, а потом они выбежали на небольшую равнину. Светлая волчица ускорила бег, прыгая через камни, и он тоже ускорился. Дорога снова пошла вниз, теперь став совсем обрывистой и опасной. Он следовал за хвостом светлой волчицы, стараясь не паниковать, когда лапа срывалась с каменистой тропы. Было слышно только их прерывистое дыхание. Но вот и новый уступ. Магдалена села, высунув язык и переводя дух. Внизу, еще очень далеко, в лунном свете сияла лента реки.

— К утру успеем, — снова услышал он ее мысль.

Он тоже устал. С непривычки он прислушивался к звукам леса, чуял незнакомые запахи, и вертел головой. Наконец передышка закончилась, Магдалена побежала куда-то влево, следуя узкой звериной тропе. Тут явно не ступала нога человека, человеком не пахло, и не было следов башмаков. Наверно поэтому она выбрала эту тропу, решил он. Люди шумели где-то далеко, и Габриель чуял запах костра.

Спустившись с уступа, они куда-то повернули, и тут же Магдалена попятилась, рискуя сломать ногу. Из-за поворота остро пахнуло костром и кровью, и грянул такой шум, что Габриель прижал уши. Он сделал еще несколько шагов вперед, движимый любопытством, несмотря на истошные крики Магдалены, призывающей его лечь в траву и не шевелиться.

У костра стояли люди, размахивающие ножами и палками. Кто-то свежевал козленка, и запах свежей крови заставил Габриеля зарычать от желания впиться зубами в мясо, что валялось повсюду.

— Не смей, прячься! — кричала ему Магдалена, но он припал на передние ноги и наблюдал, куда кинут тушку очередного козленка. В животе урчало, зрение обострилось, а чувство опасности притупилось.

Наконец он выследил добычу, лег на землю и пополз к ней, как щенок. Никто не увидит, как он умыкнет освежованного козленка. Он позволит и Магдалене есть его. Осталось только сделать шаг… Шаг, шаг, прыжок!

В голове у него раздался безумный вой, что испустила его подруга. Козленок оказался в его зубах, но люди, что размахивали палками и ножами, обернулись на него, как один, закричали, и выставили свои двурогие палки, как копья. Он попятился, рыча.

— Попался, — услышал он знакомый голос, и, поднял морду.

Совсем рядом стоял человек с длинным черными волосами, с квадратным лицом, с горящими черными глазами.

— Кто же научил тебя этим штучкам… Сейчас мы все увидим твое лицо, — хохотнул человек, и вдруг размахнулся и коснулся его шкуры своей палкой.

Габриель взвыл, подпрыгивая от искрящей боли. Все тело парализовало, зубы разжались и выпустили козленка. Он упал в траву, оглушенный и опустошенный этой болью, согнулся в три погибели. Грудь высоко вздымалась, а амулет на груди обжигал кожу. Последнее, что он видел, прежде, чем потерять сознание, были его белые руки с длинными пальцами и смеющееся лицо графа де Мон-Меркури.

Глава 18

Люцифер

Тихое пение раздавалось в полной тьме. Пели на много голосов, которые не хотели вставать в строй. Молодые, старые, звонкие и совсем хриплые, кто-то попадал в ноты, кто-то с трудом знал слова. Габриель пытался открыть глаза, чтобы посмотреть, кто же поет, но никак не мог этого сделать. Казалось, тело его не проснулось еще, а сознание очнулось, и пыталось пробиться сквозь парализованное сном тело.

Смесь запахов камфоры и ладана ударил в нос. Это было первое ощущение тела, и Габриель попытался пошевелиться.

— Приношу тебе, о великий Адонай, этот ладан, самый чистый, который я смог найти, и эти угли, потому что они самого легкого дерева, — услышал он голос графа де Мон-Меркури, сильный, громкий, речитативом произносящий слова, — Я приношу это тебе, о великий Адонай, Элохим, Ариэль, Иегова, от всей души моей и от всего сердца моего. Прими благосклонно это, о Адонай! Амен!

Снова грянул хор, пародирующий церковный, разноголосый и не попадающий в ноты. Он подхватил имена Бога, и повторял их, пока Габриель пытался выбраться из своего затянувшегося сна. Наконец ему удалось открыть глаза, и он увидел, что лежит посреди огромной залы с дырой в крыше, из которой прямо на него светит огромная яркая луна. Он уставился на луну, будто она могла объяснить ему, что тут происходит, но луна была безмолвна. С трудом повернув голову, Габриель увидел, как люди в белом медленно идут вокруг его ложа, а граф стоит в очерченном круге на козлиной шкуре. В одной руке его та самая раздвоенная палка, которой он вчера чуть не убил его, а в другой золотое кадило, которым он размахивает, распространяя тот острый аромат ладана и камфоры, что заставил его проснуться. По бокам от графа стояли две длинные свечи, позади чем-то ярким были выведены буквы JHS в окружении крестов. Имя Христа, вспомнил Габриель свой опыт, имя, которое не позволит демону напасть сзади…

— Бог живой и великий, тот, кто сотворил человека, чтобы он был счастлив в этой жизни, кто создал все, что необходимо человеку, и кто сказал, что все будет подчиняться человеку, будь милостив ко мне и не позволяй мятежным духам владеть сокровищами, которые ты сам создал для нужд наших мирских! О Великий Господь, даруй мне власть управлять ими посредством могущественных и устрашающих слов Твоего Ключа! Адонай, Элохим, Ариэль и Иегова, Тетра, Гра, Матон, будь ко мне милостив! Амен!

Хор грянул так, что Габриелю захотелось закрыть руками уши. Он даже попытался это сделать, но руки оказались привязаны к ложу, и он забился в оковах, как бабочка в паутине. Ослепленный луной, сбитый с толку всем происходящим, он вдруг осознал, что все это не игра. Что все его приключения в замке, вызовы демона, которые казались ему чем-то вроде развлечения, попытка сбежать в шкуре волка, все это слишком серьезно. В груди жгло, будто луна зажгла там свое холодное пламя. Граф бросил на него взгляд, но тут же отвернулся, вернувшись к своим молитвам. Люди же, стоявшие вокруг, вооруженные такими же, как у него, рогатинами, то и дело поднимали головы, чтобы посмотреть на Габриеля, как он бьется в оковах, в панике пытаясь вырваться из-под холодного света луны. Граф плеснул что-то