Влюбись за неделю - Алёна Кручко

— Успокойтесь. Пираньи здесь не водятся, — повинуясь его жесту, из воды медленно вытянулась черная, покрытая слизью и тиной ветка. — Только саблезубые коряги. Они, разумеется, крайне опасны, особенно осенью, но не смертельно.

«Гадость какая», — меня передернуло от отвращения, а следом, запоздало, накрыло стыдом. Устроила панику-истерику на пустом месте!

— П-простите, — еле удалось выдавить единственное слово.

— Платье подтяните, узкое, — скомандовал профессор, и мои ноги облеклись в высокие, до бедер, сапоги. Я тайком пощупала материал: не резина, но что-то водонепроницаемое, скользкое и гладкое. Сухости успевшим промокнуть ногам они, конечно, не добавили, но хотя бы от таких вот «не смертельно опасных» коряг защитить должны. Да и не хотелось бы потерять туфли и шлепать босиком. Не говоря уж о том, что туфли я подбирала для паркетного мероприятия, а не ходьбы по воде, болотной тине и скользким кочкам.

— Постарайтесь поддерживать их магией. Заклинания слишком быстро рассеиваются. Я пойду впереди. Идите след в след. Еще не хватало и впрямь провалиться в трясину.

Так мы и побрели, медленно и печально. Доктор Норвуд, в таких же сапогах, как у меня — в сочетании со смокингом смотрелось убийственно! — шел осторожно и, кажется, перед каждым шагом прощупывал почву под водой. Я высоко поддернула платье, чтобы узкая юбка не мешала идти и удерживать равновесие. Хорошо, что Норвуд смотрит вперед, а не на меня. Такого вызывающего «мини» даже в гардеробе Шарлотты не было.

Как поддерживать сапоги магией, я представляла слабо. Действовала по наитию, примерно так же, как Шарлотта учила сохранять нужную температуру при варке кофе — напитывала свою экипировку болотного первопроходца тонким «ручейком» энергии. Надеюсь, этого хватит…

Солнце лениво ползло за завесой облаков, и, судя по всему, на торжественную часть мы опоздали окончательно и безнадежно. Вот уж о чем я не жалела, но к банкету хотелось успеть. Смотреть на болотную воду и сглатывать пересохшим ртом — совсем не радостно. Да и голод давал о себе знать — зря я не стала обедать.

— Замрите, — профессор вдруг свернул, прошлепал шагов десять до торчащей из бурой торфяной воды розовато-лиловой кочки и что-то там сорвал. Я едва услышала его тихое: «Честер будет в восторге». — Идите сюда, мисс Блэр. Здесь суше.

И правда, когда мы прошли еще немного в новом направлении, озерца стоячей воды пропали окончательно. Хотя под ногами все равно мокро и жадно чавкало.

— Здесь опасность вступить в трясину минимальна, — обрадовал профессор, — видите, сфагнум сменился пушицей и вереском?

— Конечно, — пробормотала я. Не признаваться же, что для меня и сфагнум, и пушица — одинаковые незнакомцы? Да и вереск знаю только по картинкам, а не в первозданном природном виде.

— Подержите, — вручил он мне какой-то розовый чахлый кустик, выдернутый с корнями. Я торопливо поправила юбку, хотя доктору Норвуду, похоже, было все равно, в каком я виде, лишь бы не уронила его находку. Убедившись, что держу крепко, но аккуратно, он метнулся к зарослям беловатой, похожей на толстые нитки травы. Или не травы? Точно я была уверена лишь в одном — это очередное нечто принесет много радости Честеру Фулли. Наверняка.

За беловато-нитевидным «нечтом» последовало лиловое с толстыми, мясистыми стеблями. За ним — спутанный клубок чего-то мягкого и пушистого, похожего на птичье гнездо. Дальше — букетик сочных зеленых листьев-трилистников, но точно не клевера. Я безропотно принимала очередную добычу, а профессор, кажется, забыл о том, куда мы направлялись и где оказалось, и целиком увлекся лишь ему понятными ботаническими изысканиями.

— Ну и где же ты? Давай-давай, покажись, я знаю, что прячешься, — бормотал он, исследуя крупную кочку, заросшую бурым мхом. — Ага! Попалась! — воскликнул вдруг азартно и потянул в воздух толстый пунцовый стебель. Больше всего тот походил на лиану. Как я их себе представляла. Только вот лианы в моей реальности не могли извиваться, норовя оплести руки. — Чш-ш-ш. Спокойно, детка, ничего с тобой не случится. — Профессор намотал стебель на локоть, как моток веревки, и дернул. Из кочки с громким чмоком вылез ярко-красный пучок лепестков — назвать цветком это странное мятое недоразумение язык не поворачивался, — недоуменно покачался из стороны в сторону и, доверчиво прильнув, устроился у Норвуда на плече. — Да, умница, вот так.

Я вспомнила разумную розу с двенадцатью, что ли, корневищами. Так же льнула. Улыбнулась: профессора боятся студенты, а всяческая растительность от него явно без ума. И он сейчас совсем не похож на строгого сухаря-преподавателя, на сурового завкафедрой и даже на мировое светило. Скорее уж напоминает юного Дугала с фотографий, по самую макушку увлеченного, азартного… и очень симпатичного.

Лепестки ткнулись ему в щеку, он отодвинул их, пощекотал пальцем, будто утешая, и вдруг посмотрел прямо на меня. Удивленно приподнял бровь.

— Что такое, мисс Блер? Вам весело? Да уж, могу себе представить, как это выглядит. Смотри, детка, эта женщина, которая стоит в болотных сапогах и почти-вечернем платье с целым букетом ботанических редкостей посреди неизвестного болота, находит нас забавными.

— И милыми, — не стала отпираться я. — Знаете, доктор Норвуд, я перестаю жалеть, что мы не попали в Эдинбург. Там было бы гораздо унылее, чем здесь. Кстати, платье совсем не вечернее.

— Совсем-не-вечернем, — согласился он. — И очень патриотичном. Как раз для шотландских болот. А я тем временем не перестаю изумляться происходящим с вами странностям. Но сейчас важнее другое. Пурпурницы стебельчатые не живут без подходящего грунта дольше двух часов.

— Кто нам мешает набрать грунта здесь? Вы же можете сделать емкость?

— Не спасет. В этой почве слишком мало магии. Ей нужно больше, так что поторопимся.

— Тогда вперед, — согласилась я.

Знала бы, какую скорость он способен развить по этим кочкам и в этих ужасных сапогах — поостереглась бы соглашаться! Со стороны, наверное, мы смотрелись крайне забавно, но мне было не до смеха. Профессор несся вперед, как скоростной поезд, я же напоминала себе болтающийся позади древнего паровоза вагон, подпрыгивающий и жалобно кренящийся на каждом стыке старых ржавых рельсов, то есть каждой кочке или луже. Ноги в сапогах высохли, а потом вспотели, и, кажется, я натерла обе пятки до волдырей. Смотреть по сторонам и даже вперед больше