Дикая Омега - Ленор Роузвуд

Нет. Я пережила слишком много, чтобы сломаться от хлеба и мягкого голоса альфы.

Я поднимаю взгляд на дверь, за которой исчез Чума. Что он задумал? Почему не пытался кормить меня сам, как делали те уроды из Центра? Почему дал выбор — даже иллюзорный?

Это ловушка? Игра? Манипуляция? Или…я чего-то просто не вижу?

Я резко мотаю головой, отбрасывая мысли. Нельзя позволять себе анализировать его намерения. Нельзя верить его мягкости, его нежным словам. Он альфа. Он из Отряда. Он мой тюремщик. И точка.

Я откидываюсь на подушки. Желудок, наполненный едой, впервые за долгое время кажется живым. Но облегчение длится недолго. Страх возвращается, вьётся под кожей, как яд.

Что теперь? Чего они хотят от меня, эти демоны, которые вытащили меня из одного ада лишь для того, чтобы бросить в другой? И сколько пройдёт, прежде чем они устанут играть, прежде чем покажут настоящие лица… и возьмут то, что им действительно нужно?

Я закрываю глаза, пытаясь усмирить бешеный стук сердца. Я должна быть сильной. Держать ум ясным. Я выживала одна так долго — выживу и здесь. Что бы они ни задумали, какие бы извращённые планы ни скрывали — я не позволю им меня сломать.

Но даже цепляясь за эту решимость, я чувствую, как истощение тянет меня вниз, как весь мой пережитый кошмар давит на тело и разум. Сколько ещё я смогу бороться? Сопротивляться? Если каждая клетка требует отдыха, передышки, хоть секунды тишины?

Я не знаю. И это пугает меня больше всего. Потому что если я не могу доверять собственной силе… собственной воле продолжать бороться — какой у меня вообще шанс против них?

Одна-единственная слеза выскальзывает и скатывается по щеке, падая на подушку. Я даже не пытаюсь её стереть — слишком устала, чтобы бояться выглядеть слабой.

И потому я позволяю себе уйти — провалиться в сон, в темноту изнеможения. Молясь, чтобы, когда проснусь, во мне нашлась хоть капля сил встретить следующий удар. Потому что сдаться? Поддаться?

Это не вариант.

Не сейчас.

Не когда-либо.

Глава 17

ВАЛЕК

Пронзительный визг Виски разрывает воздух, перекрывая однообразный гул комплекса. Хищная ухмылка сама расползается по моему лицу, когда я заворачиваю за угол. Похоже, наша дикая маленькая крольчиха наконец-то проснулась.

Хотя… может, он просто снова перешёл дорогу Призраку. Но это скорее вопль «мне отбили яйца», чем «мне переломали все кости».

Я шагаю по коридору лазарета, стуча носками сапог по бетону. Из открытой двери доносится нытьё Виски — визгливое, раздражающее.

— Она ебанутая! — орёт он. — Я клянусь, она мне палец откусила!

Я распахиваю дверь. Виски стоит, прижимая к себе руку — вполне целую, хоть и окровавленную. Морда перекошена от жалости к себе. А в углу, свернувшись, как пружина, сидит она — и сверкает в его сторону ледяной взгляд ненависти.

Айви.

Воздух в груди застревает, когда я её вижу. Всё это рыжее пламя, эти дикие глаза. Тонкое тело, напряжённое, как у змеи перед броском. Даже в бесформенном хлопковом платье есть в ней что-то природно смертоносное. Красота, которая будит жар где-то глубоко под кожей.

Нет, эта малышка точно не прирученный кролик.

— Ну-ну, — протягиваю я, скрестив руки на груди. — Что ты сделал, чтобы разозлить симпатичную маленькую омегу, Виски? Засунул хер туда, куда не надо?

Он оборачивается, сверкая глазами, размахивает пострадавшей рукой.

— Она просто взбесилась! Только спросил… и тут — хрясь!

Я заливаюсь хохотом. Удивлённый, возмущённый Виски — всегда зрелище. Он вечный идиот, ему в голову не приходит, что не каждый обязан падать к нему в ноги.

— Повезло тебе, что только этим отделался, — злюсь я, оглядывая его с явным презрением. — Хотя, честно говоря, мир бы не сильно пострадал, если бы она откусила твой жалкий огрызок.

Щёки Виски вспыхивают.

— Девять дюймов и толщиной с пивную банку! — огрызается он. — Ты видел его однажды, и то когда я вылезал из замёрзшего озера, придурок!

Я фыркаю.

— Ступай, покажи Чуме свои смертельные царапины. Пока гангрена не началась. Зная, куда ты суёшь руки…

Но на удивление, мелкий болтун — хотя Чума прав, последнее время он вовсе не такой уж мелкий — прикусывает язык. Бросая на меня взгляд, полный яда, разворачивается и вылетает за дверь, хлопнув ею так, что рама дрожит.

— Да пошёл ты, Валек, — шипит он уже в коридоре, думая, что я не слышу.

Комната затихает. Айви смотрит на меня из-под опущенных ресниц, плечи напряжены, губы сжаты в тонкую линию. Но под её запахом — тёплой ванилью — чувствуется острый, мускусный привкус страха.

Он делает слюну гуще. Будит самое тёмное внутри меня.

Я выдерживаю её взгляд. Терпеливо. Долго.

— Не обращай внимания на Виски, — говорю я, пожав плечом. — Он иногда думает не тем мозгом. Наверняка понимаешь, о чём я.

Она моргает. Длинные тёмные ресницы — как удар крылом. Но молчит. Просто следит за мной, напряжённая, как лань, чующая волка на ветру.

Умница.

А я… я не могу не поддеть. Мне интересно, сколько она может выдержать.

— Я — Валек, — продолжаю я, делая медленный шаг вглубь комнаты. — Если вдруг забыла. Знакомство у нас вышло шумным, на всех сразу.

Её подбородок чуть поднимается. Губы приоткрываются — будто она готова сказать хоть что-то. Но тут же снова сжимаются. Скулы под кожей дергаются.

Моя улыбка расползается шире. Будет весело.

— Раз уж ты такая стеснительная сегодня… — говорю я, кивнув на серые стены. — Как насчёт прогулки? Прогуляемся. Ты тут засиделась.

Её взгляд тут же метается к двери. Зрачки расширяются — всего на миг, но я это вижу. Желание. Жажда выхода. Жажда свободы.

Умная маленькая крольчиха. Но от волчьей пасти далеко не убежишь.

— Прогулка? — её голос — едва слышный, хриплый, почти шёпот. Первые слова, которые я слышу от неё.

Я киваю, не отводя взгляда.

— Просто круг по территории. Обещаю вернуть тебя к ужину.

Она снова смотрит на дверь. И я вижу, как она считает варианты. Просчитывает слабые места. Стратегию.

Хищный озноб пробегает по моей коже. Пусть ищет. Пусть строит планы. В конце концов она поймёт: выход отсюда только через меня.

Айви поднимается — легко, хищно, как кошка. Платье соскальзывает по её телу, намекая на то, что скрыто под тканью.

Она смотрит мне в глаза — секунду, две — и в этих голубых глазах вспыхивает вызов, смешанный с куда более тёмным голодом. Потом просто проходит мимо,